Дневник забайкальского казачьего офицера. Русско-японская война 1904–1905 гг.

Служащий был китаец, помощник англичанина — начальника станции, уехавшего в Инкоу, для празднования Рождества Христова с единоплеменниками. Китайский чиновник ни на минуту не сомневался, что перед ним был чистокровный англичанин, присланный из правления железной дороги для проверки книг. Да и неудивительно, так как Плаутин говорил по-английски превосходно, а бурка скрывала его форменную черкеску с погонами и газырями. Получив требуемые сведения, Плаутин удалился. Только утром служащие на железной дороге и китайские солдаты узнали, что у станции стояли казаки, и, вероятно, сейчас же были посланы телеграммы по всей линии и в Инкоу.

На обратном пути боковой разъезд имел стычку с хунхузами, причем были ранены два казака.

Китайцы говорили, что хунхузский отряд в 1500 человек накануне прошел на север по той дороге, по которой шли наши сотни; вероятно, они разошлись во время ночного движения к станции.

Выяснилось, что долина между Хуньхэ и Ляохэ, почти вплоть до Инкоу была свободна от японских войск. Фураж имелся в изобилии в китайских деревушках.

Вернулся тоже князь Туманов, посланный с двумя сотнями в район неприятельского расположения для рекогносцировки. Один взвод его отряда, под командою князя Елдарова, преследуя японцев, налетел на их окоп. Семнадцать японцев было зарублено, но при этом были убиты Елдаров, подскочивший к нему на выручку его вестовой и несколько всадников.

19 декабря. Сегодня за границею праздновался Новый год. Воспоминания о прошлом навеяли на меня грусть, и я был рад приглашению на ужин к командиру полка Левенгофу. Мои новые товарищи приняли меня радушно и разогнали мрачных чертиков.

20 декабря. У меня завтракали Плаутин и отрядный доктор Бекорецкий. Был сильный мороз с ветром.

21 декабря. Завтракал у меня Мак-Куллах, корреспондент «Нью-Йорк Гералда» в Париже.

Перед вечером раздались залпы наших батарей, стрелявших по передвигавшейся артиллерии противника. Моя фанза дрожала от выстрелов. Были видны разрывы неприятельских шрапнелей.

За недостатком места у себя я давал ужин командиру полка и его штабу в их фанзе. Пепино подал нам: макароны в томатах по-неаполитански, галантин[113] из курицы, бараньи котлеты с соусом субиз[114] и пломбир из ананасов. Все было очень вкусно и имело большой успех.

Время проходило однообразно: утром я ходил смотреть на занятия в сотнях или исполнял распоряжения командира полка о наблюдении за внутренним порядком сотен.

В полдень, когда не было слишком ветрено, я выходил за деревню, чтобы подкараулить пролетавшие стаи маньчжурских куропаток. Они пролетали каждый день в разных местах многочисленными стаями с быстротою брошенного камня. Ходил я на Хуньхэ, где в проталинах поили лошадей.

Носились слухи о предстоящем наступлении. Один день все офицеры и по взводу от каждой сотни были вызваны в расположение батареи войскового старшины Гаврилова, где артиллеристы показали нам, как следует вывозить орудия с позиций, если перебиты лошади в передках. Казаки, русские и буряты, очень скоро научились накидывать веревку на головную часть лафета и везти орудие, хоботом назад, двумя и даже одною лошадью.

Вечером офицеры и урядники были собраны в офицерском собрании, где подпоручик Уссурийского железнодорожного батальона Трусов демонстрировал, как следовало обращаться с пироксилиновыми шашками для порчи железнодорожных путей, сооружений и мостов.

Все это доказывало, что предвиделись действия конного отряда в тылу у неприятеля.

24 декабря. Мои вестовые сказали, что выступление назначено на 26 или 27 декабря, что мы пойдем будто бы для наказания хунхузов, вырезавших офицера и четырнадцать всадников Терско-Кубанского полка, ездивших на фуражировку. Только двое вернулись и рассказали о случившемся.

Пепино с вечера принялся готовить заказанный ему на завтра обед для офицеров полка — было решено посторонних не приглашать.

25 декабря. После обедни в церковном шатре, в присутствии начальников отдельных частей отряда, офицеров и по сотне от каждого полка, был церковный парад.

Генерал Мищенко поздравил казаков с праздником и пожелал здоровья и счастья их семьям. Он говорил громким голосом, слышным на большом расстоянии; в каждом его слове чувствовалась искренность и сердечность; недаром он так популярен в войсках. О храбрости же его и решимости известно во всей армии.

Начальники отдельных частей были собраны вокруг генерала Мищенко на совещание. Теперь уже было известно, что мы выступали завтра, но держалось в секрете, куда мы должны идти, хотя все знали, что мы идем на Инкоу.

Мак-Куллах жаловался мне, что генерал Мищенко и полковник Левенгоф сердились на него за то, что он просился в экспедицию, и ответили отказом. Они полагали, что это хранилось в глубокой тайне, тогда как Мак-Куллах узнал о выступлении от своего вестового. Я тоже слыхал о набеге в тыл неприятеля через своих казаков, но командир полка отвечал на мои вопросы, что ему ничего не известно.