Дневник забайкальского казачьего офицера. Русско-японская война 1904–1905 гг.

Нам казалось невероятным, чтобы большой отряд с артиллерией мог переправиться ниже по течению Ляохэ, когда здесь уже лед был очень тонок и сплошь покрытый выступившей водой. Не было ли тут какого-нибудь недоразумения? В таком случае колоннам пришлось бы вернуться назад и воспользоваться изготовленной нами переправой, может быть, с боем, если бы она была уже занята неприятелем.

Коптев был того мнения, что нам следовало вернуться, переправиться на левый берег и присоединиться к отряду; я с этим не был согласен.

Дозорные привели двух китайцев, перешедших через реку и направлявшихся на восток; я приказал их временно задержать, чтобы они не выдали нас японцам. В том месте, где китайцы перешли через реку, я послал на ту сторону трех казаков, чтобы узнать от командира полка, где будет переправляться отряд.

Вероятно, колонна подошла ближе к реке, потому что до нас стали доноситься отчетливо отдельные слова разговаривавших. Пневский крикнул, что он просит кого-нибудь из офицеров переговорить с ним, — ему ответил командир уральского казачьего полка полковник Соловьев и обещал нам дать знать, если колонны пошли бы назад.

Мы шли и останавливались, сообразуясь с движением или остановками колонн. Гулко отдавали через воду шум колес по мерзлой земле, громыхание тяжелых поршневых орудий и перебранка обозных. Но вот все эти звуки стали утихать понемногу, их уже едва слышно, и, наконец, все смолкло. Очевидно, отряд удалялся от реки, но куда он направлялся — продолжал ли он идти вперед или повернул назад к нашей переправе? Этого узнать мы не могли.

Коптев стоял на своем, что надо было вернуться к переправе, все остальные офицеры думали, что нам следовало идти вперед, и я был того же мнения. «Шагом марш», и мы двинулись вперед.

Пройдя еще верст пять, мы встретили возвращавшиеся дозоры с известием, что весь отряд переправился ниже по течению и стал на биваке недалеко отсюда. Все повеселели. Те, кто были против движения вперед, теперь вполне искренно об этом забыли и думали, что они желали того, что вышло удачно.

Спустился густой непроницаемый туман — мы увидели горевшие на биваке костры только тогда, когда подошли к ним в упор. Это была деревня Тунхыян.

Все офицеры полка вместе с командиром расположились в одной грязной и дымной фанзе. Было одиннадцать часов, когда мы вошли в нее, радуясь возможности отогреться, поесть чего-нибудь и отдохнуть. Не привелось, однако, исполниться моим мечтам. Левенгоф объявил мне, что я могу оставаться здесь до двенадцати часов ночи, встретить Новый год, а затем идти на сторожевку с 1-ю и 2-ю сотнями, уже отбывшими к месту расположения сторожевого охранения.

Офицеры поделились со мною супом, дали мне чаю, а ровно в полночь я проглотил последние капли рома, оставшиеся во фляжке, мысленно пожелав здоровья и счастья жене и успеха нашим войскам.

Казак, вернувшийся из заставы, ждал меня. Я одел башлык поверх папахи, накинул бурку и сел на лошадь. Мой проводник сказал, что застава стояла в двух верстах, в открытом поле, так как ни одной фанзы не нашлось в окружности.

Мы проезжали мимо гревшихся у костров казаков и артиллеристов; спящие люди и коновязи лошадей занимали все дворы и улицы. Было очень трудно пробираться между ними. Пришлось в одном месте перелезать через стену, спуститься в яму, откуда казалось невозможным выбраться, и, наконец, мы очутились в открытом поле.

Ночь была непроглядная, как только мы покинули бивак, туман скрыл от нас огни. Ни одной звезды не было видно — ориентироваться было невозможно.

Мы наверно прошли более двух верст, но никого не встречали. Казак остановился; он был уверен, что мы не сбились с пути, и узнавал некоторые приметы, бывшие на месте расположения заставы, — куда же она сама девалась? Не продвинулась ли она в сторону? Мы начали кружить, окрикивая вполголоса: кричать было бы опасно — можно, чего доброго, нарваться на японцев или хунхузов.

Послышался топот лошадей — мы остановились. «Кто идет?» — спросил казак. Никто не ответил, и там тоже было приостановлено движение. Это мог быть неприятельский разъезд, но могли быть и казаки, опасавшиеся отвечать, потому что японцы не раз вводили наших в заблуждение русским говором.

Опять тронулись всадники и подъехали к нам вплотную, — это были казаки 2-й сотни, выехавшие из заставы поить лошадей и потом заблудившиеся. Мы продолжали искать заставу вместе.

Снова раздался топот, и не последовало ответа на наш оклик. Теперь нас было больше, и мы были смелее; урядник крикнул: «Откликайтесь же!» Встречные оказались казаки той же заставы, ехавшие за дровами; дрова они нашли, а застава как будто канула в воду.

Бродили мы взад и вперед и в сторону, ходили в круг, все более и более расширявшийся.

Передо мною казак вез длинное бревно, которое загораживало мне путь, как шлагбаум. Несколько раз я порывался приказать ему бросить свою ношу, но, вспоминая как было редко и ценно здесь топливо, я воздерживался.