Вдали показалось большое зарево. Казаки говорили, что это, должно быть, бивак генерала Телешова. Нам туда идти не следовало, чтобы не удаляться от своих и не потерять их совсем.
Казалось, недалеко раздавались повторные выстрелы, хорошо нам знакомые; это стреляли японцы, наши отвечали. На эти звуки, однако, нельзя было ориентироваться — можно было попасть под свои собственные пули.
Бродили мы уже давно; я видел, что казаки потеряли надежду разыскать своих, поэтому я решил слезть с уставших коней и ждать рассвета. Было половина пятого утра.
Часам к шести рассеялся туман, и мы заметили слабый свет вдали. Сев на коней, мы туда направились и подошли к своему биваку, но не с запада, откуда мы вышли, а с севера.
Уже светало, с большим трудом разыскали мы фанзу, занятую нашими офицерами. Я объяснил командиру полка, что случилось, и хотел, напившись чаю и помывшись, ехать на сторожевку, но Левенгоф сказал мне, что теперь это не было нужно, так как мы сами скоро выступим и снимем по дороге заставу.
Около восьми часов утра на северо-западе послышались орудийные выстрелы и ружейные залпы. Это было нападение неприятеля на бивак генерала Телешова. Накануне вечером он переправился правее меня у деревни Сосычанхэ и остановился на ночлег в деревне Канпайлин.
Перестрелка, которую мы слыхали ночью, происходила между его сторожевыми постами и противником, подошедшим близко к биваку, пользуясь густым туманом. Японцы открыли орудийный огонь по биваку и спешно отступавшим колоннам.
Наша батарея отвечала очень удачно по наступавшей цепи, подпустив ее на 300 сажен, не более. Донцы атаковали пехоту лавою, причем у нас было ранено пять офицеров и выбыло из строя убитыми и ранеными пятьдесят казаков.
Генерал Телешов отступал рысью на северо-запад, пересекая нам дорогу. Вследствие этого транспорты с ранеными остались без прикрытия с правой стороны, и мы были вынуждены остановиться, чтобы сдать их в колонну генерала Самсонова.
Генерал Мищенко послал генералу Телешову приказание немедленно вернуться и совместно с нами атаковать японцев, по возможности забрать их в плен и отнять пушки.
Мы повернули назад и быстро двинулись на юго-запад; к сожалению, настигнуть неприятеля нам не удалось: высланные вперед разъезды донесли, что японцы переправились обратно через Ляохэ. Пришлось отказаться от заманчивого дела и направиться опять на север.
Через несколько времени разъезд, шедший за арьергардом, донес, что следом за нами шел неприятельский кавалерийский полк. Вступать с ним в бой нам не было времени, и мы продолжали отступать. Ночевка была в деревне Цудиопа. Сторожевое охранение — от Читинского полка.
Эти несчастные испытывали ужасные страдания во время перевозки на двуколках и в особенности на китайских арбах. Дороги были запружены двуколками и вьючным обозом, не пропускавшим вперед арбы с ранеными, и им приходилось иногда объезжать эти обозы по поперечным бороздам замерзших полей. Стоны и крики не переставали; некоторые умоляли, чтобы их сложили на землю и дали бы умереть спокойно. Но нижние чины расположившихся транспортов не обращали внимания на мольбы этих страдальцев, а китайцы-погонщики их не понимали. Счастливы были попавшие на конные носилки — на них не было тех толчков и сотрясения, как на арбах и двуколках. Мерзли, однако, все, лежа неподвижно на открытом воздухе, в особенности потерявшие много крови.
Мы выступили около полудня и пришли на ночлег в деревню Яудиопа. В течение дня столкновения с неприятелем у нас не было. Сторожевое охранение было от нашего полка — назначено было три сотни под начальством войскового старшины Ловцова.
Разъезд нашего полка донес, что деревня Даван занята японской пехотой и небольшой частью кавалерии.
Около полудня раздались впереди выстрелы, я выслал туда разъезды. Через час разъезд вернулся с донесением, что перестрелка происходила между нашими сторожевыми постами и неприятельским кавалерийским разъездом, вышедшим из ближайшей деревни, занятой японцами.