Дневник забайкальского казачьего офицера. Русско-японская война 1904–1905 гг.

11 января. Бурлаков стал устанавливать железную печь, — это было дурное предзнаменование: как только начнешь устраиваться, получается приказание выступать. Так было и сегодня: не успел я отогреть достаточно пальцы, чтобы написать письмо, как было получено приказание обозам вернуться в деревню Тахуанчен. Донской казачий полк оставался на месте, прикрытием же в Тахуанчене был назначен 5-й Уральский казачий полк.

Я занял там свою прежнюю фанзу, освободив ее от пехотных громил. «Ходи» были в восторге, что избавились от беспокойных гостей и заработают хорошую плату.

Я явился к командиру прикрытия полковнику Соколову; он предупредил меня, что завтра утром мы перемещаемся верст на пятнадцать к юго-западу.

Вьючный обоз поместился в обширном дворе, а колесный и транспорты расположились вагенбургом за деревней.

Ветер был холодный и пронзительный, я страшно прозяб и ничем не мог отогреться — что бы я дал за рюмку коньяку! Но спиртных напитков у нас не было и капли.

12 января. Дул резкий северный ветер при морозе градусов в восемь.

Выступление было назначено в восемь часов утра. Обозы давно уже вытянулись за околицей деревни по дороге на юг.

Левее нас был построен Уральский полк. Долго мы ждали командира полка, но вот он подъехал, а мы все-таки не двигались. Я отправился спросить, кого мы ждали. Оказалось, что нас задерживали только что прибывшие интендантские транспорты, которые нагружались запасами, сложенными в деревне. Отчего бы не назначить им одну или две сотни от полка в прикрытие, вместо того чтобы задерживать на морозе целый полк, громадный обоз и парк.

На востоке от нас шла сильная орудийная пальба[124].

Наконец мы тронулись в путь. Хотя ветер дул в спину, руки у меня так озябли, что я не мог держать поводьев.

На половине пути в одной деревне привал в полтора часа; тут мы ждали приказания отрядного штаба; нам велено идти дальше до другой деревни, где стояли Донской казачий полк и батарея. Пришли туда мы довольно рано. Все фанзы были заняты отрядом, прибывшим раньше нас. Мне дал временное убежище командир донской сотни, но ненадолго: прибежал вестовой сказать, что обозы уже выступили и идут назад.

Из штаба отряда было получено новое распоряжение: идти обратно и стать в деревне Цитоо в трех верстах от Тахуанчена. Спрашивается: для чего нас гоняли взад и вперед?

Теперь ветер дул нам прямо в лицо, резкая песчаная пыль резала кожу, засыпала глаза. Поводья выпадали из окоченевших рук. Кашель раздирал мне грудь и горло. Я так ослабел, что два казака с трудом посадили меня на лошадь.

У входа в деревню Цитоо командир Уральского полка отвел один двор под артиллерийский парк, другой — под отрядный обоз. Нам пришлось пробивать выход в глинобитной стене. Артиллеристы уступили нам кирку и два топора, так как у нас шанцевого инструмента не оказалось.

Работа была тяжелая, мерзлая земля была тверда как камень. Я не мог добыть вторую смену рабочих, потому что у каждого казака было на руках по три, по четыре, а иногда и больше вьючных животных.

С обозной оравой без крику ничего не поделаешь, а голоса у меня не было совсем. Поручить наблюдение за работою другому я тоже не мог, потому что офицеров было мало и у каждого было свое дело.

Более часу пробыл я на ветру и когда добрался до приготовленной фанзы, то лег на кану и думал, что встать больше не буду в силах, а между тем орудийная и ружейная перестрелка все усиливалась и казалась теперь совсем близко; однако ночью нас более не тревожили.

13 января. За ночь выпал снег, было туманно, ветер немного стих. Меня трясла лихорадка, ломота была во всем теле, под лопатками острая боль.

Орудийная пальба началась с десяти часов утра.

Накануне генерал Мищенко приказал войсковому старшине Перфильеву с двумя сотнями Читинского полка атаковать местечко Мамыкай. Наступавшая казачья лава была встречена залпом из окопов. Перфильев приказал спешиться, подошел довольно близко к неприятельским окопам и залег за небольшим валом. В это время подошел на поддержку войсковой старшина Свешников тоже с двумя сотнями читинцев и взводом артиллерии. Наши пушки открыли огонь, но на неприятеля это, по-видимому, производило мало впечатления; они не покидали окопов и продолжали учащенную пальбу. Так как от китайцев были получены сведения, что в Мамыкае имелось не менее двух батальонов, то Свешников отступил со всеми сотнями, как только стемнело.

В эту же ночь Мамыкай был занят с боя отрядом генерала Косаговского, причем было захвачено в плен около ста пятидесяти человек. Наши потери — около ста чел.

Один солдат, здоровенный парень, пришел жаловаться ротному командиру, что «батарейские» (артиллеристы) отняли у него трех японцев, которых он один забрал в плен.

Дело было так: он приметил трех японцев, резавших гаолян на топливо; ружья лежали в стороне. Он подошел к ним и приказал сдаться, не то он их перестреляет.