Дневник забайкальского казачьего офицера. Русско-японская война 1904–1905 гг.

Вечером был привезен на перевязочный пункт генерал Мищенко, раненный пулей под колено без раздробления кости. Он был ранен, когда лично повел в атаку на деревню спешенных казаков. В то время как его несли на носилках, он благодарил встречавшиеся войска за службу своим громким голосом. Он пользовался редкою популярностью в войсках — казаки и солдаты, ему подчиненные, души в нем не чаяли.

Из рассказов офицеров разных частей остается впечатление, что у начальников храбрости хоть отбавляй, но распоряжения были недостаточны или их не было вовсе.

Недалеко мы ушли от того времени, когда один из кавказских генералов бросался лично в атаку, предпочитая быть убитым, чем распоряжаться войсками. Жаловались также, что разведки производились невнимательно, что штабные офицеры не знали, где был неприятель и где наши, связи не поддерживались, а одна из заповедей солдата — «идти на выстрелы» — никогда не исполнялась. При атаке неприятельских позиций нас часто обстреливали неожиданно из деревень с флангов и даже с тыла; значит, в эти деревни дозоры не высылались. Инициатива действий предоставлялась мелким начальникам, командирам рот или сотен, а когда они собирались в крупные отряды, дельных руководителей не было. В армии было много полковников и молодых генералов, способных командовать крупными отрядами, но их заслоняли бездарные тупицы, дослужившие до больших чинов, или фавориты высшего начальства.

Вечером пехотные офицеры, назначенные в сторожевое охранение, зашли к нам в фанзу, чтобы немного отогреться.

Пепино заготовил горячего супа, которого хватило на всех.

К моим недугам от недоедания присоединились еще боли кишечника. Это особенно мучительно при сильном морозе и снежной вьюге последних двух дней.

15 января. Прояснело, но мороз усиливался. Орудийная пальба удалилась.

К нам привезли восемнадцать раненых и двадцать здоровых японцев, из последних некоторые были взяты замертво пьяными. Казаки рассказывали, что в одной деревне японцы спрятались в подвал, их пробовали выкурить зажженным гаоляном, но так как они не хотели выйти, то их сожгли живьем. До какой степени люди звереют во время войны!

В отряде генерала Мищенко говорили, что было захвачено до ста тридцати пленных. Они сдавались охотно, а если бы они были уверены, что им не грозит «кантами» — отсечение головы, то, вероятно, они сдавались бы сотнями, чтобы избавиться от тяжелой службы в непривычную им стужу.

Перед вечером орудийная и ружейная пальба приближалась все более и более, значит, противник стал нас одолевать. Взрывы японских и наших снарядов уже видны совсем близко. Мы приготовились к выступлению по первому приказанию. Как было обидно, что генерал Мищенко выбыл из строя в эту минуту. Благодаря обычному назначению заместителей по старшинству, такой талантливый генерал, как Самсонов, не мог принять командование конным отрядом после Мищенко; от этого в первое время произошло замешательство, теперь же едва ли можно будет ожидать от этого отряда решительных действий.

Раненые японцы, отправленные в тыл, были возвращены обратно, потому что на следующем этапе их не приняли.

Многие вернулись с отмороженными конечностями.

В час ночи было получено приказание отступать, имея в голове колонны транспорт с ранеными. Однако, вследствие загромождения пути интендантскими транспортами обоз отряда выдвинулся по дороге только в половине третьего.

Раненые почему-то остались сзади. Они были заранее вынесены на носилках из фанз и провели два часа без всякой защиты от мороза в ожидании укладки и отправления на китайских арбах и двуколках. Обгонять им обозы было немыслимо — пришлось плестись позади всех. К счастью, не было ветрено.

16 января. В шесть часов утра мы пришли в деревню Сифонтай. Насилу нашел фанзу, так как все было занято пехотой и уральцами.

В два часа приказано идти опять на юг, вероятно, с тем, чтобы вечером проделать этот путь обратно.

В случае неудачи и поспешного отступления обозы и транспорты будут мешать войскам, и их придется свернуть с дороги и бросить. Нельзя было также терять из виду, что между обозными таятся все элементы для паники, которая может быть передана войскам.

Я так разболелся, что не был более в силах болтаться без толку с этим отвратительным обозом — хуже службы мне никогда не приходилось нести. Старший полковой врач давно советовал мне уехать лечиться в тыл; он теперь выдал мне санитарное свидетельство, и я послал командиру полка рапорт о болезни, решив ехать завтра в Мукден и поступить в госпиталь.

Ко мне заехал по пути в отряд бывший конногвардеец Альбрехт, служащий ныне в Дагестанском полку.

17 января. Было ясно, мороз свыше -15°. Мы выступили, когда солнце уже было высоко и согрело немного воздух.

Орудийная пальба усилилась. Бой шел, по-видимому, по всему фронту. Мне было очень стыдно, что я уезжал из отряда в эту минуту, но кашель, удушье, боль в груди и спине меня совершенно обессилили — я насилу держался на лошади.