Дневник забайкальского казачьего офицера. Русско-японская война 1904–1905 гг.

25 января. Началась однообразная госпитальная жизнь: утро проходило в ожидании очереди для умывания в уборной; слишком продолжительные заботы о туалете вызывали неудовольствие среди вереницы ожидавших с полотенцами в руках. Утром подавали чай, хлеб с маслом и колбасой; потом сестра обходила всех и ставила термометры; в одиннадцать часов подавался какао; обед должен быть подан в час, но он почти всегда опаздывал за неимением дров или воды на кухне. На больших станциях, где были склады дров и китайцы-рабочие могли подносить воду в ведрах, станционное начальство спешило отправить поезд далее возможно скорее, а на разъездах, где не было ни дров, ни рабочих, нас держали по нескольку часов. Это проделывалось вполне сознательно.

Днем в вагоне наступала тишина. Ужинали около семи, и потом начинались разговоры, длившиеся до поздней ночи, что беспокоило серьезно больных. Некоторые играли в карты, иногда затеивались споры, не переходящие, однако, границы приличия.

26 января. В нашем вагоне были участники боя под Сандепу. Они передавали хорошо знакомые нам причины неудачи: незнакомство штабов с местностью, незнание расположения не только неприятельских, но даже и наших войск, отсутствие связи между частями, напрасная трата снарядов вследствие обстреливания артиллерией наугад пунктов, не занятых неприятелем, как было в одной деревне, принятой по ошибке за Сандепу, которую осыпали снарядами целый день, когда там не было никого. Жаловались на небрежную разведочную службу, следствием чего было расстреливание атакующих частей из деревень с флангов и тыла. Это имело место также во время атаки деревни впереди сильно укрепленного люнета Сандепу. Правая сторона этой деревни была занята полком 14-й дивизии, и только вечером того же дня удалось выбить японцев из левой части деревни вторым полком бригады.

По словам тех же очевидцев, никто из начальствующих лиц сюда не прибыл, не было получено ни подкреплений, ни распоряжений, поэтому командиры полков решили отступить в ту же ночь, чтобы не нести слишком больших потерь от огня неприятеля, занимавшего деревни на флангах позади. Держаться же здесь было невозможно, так как деревня обстреливалась из впереди лежавшего люнета Сандепу.

Говорили, что главнокомандующий лично передал Гриппенбергу кроки позиции у Сандепу, снятый с воздушного шара, но что этот кроки был затерян, им не воспользовались, а пошли наугад. Гриппенберг пренебрег также услугами сотен пограничной стражи, которым была хорошо знакома местность, так как они провели часть лета в Сандепу. Неужели причиною тому было только то, что этого требовал настойчиво Куропаткин?

Гриппенберг объявил войскам своей армии, что отступления не будет, что солдаты могут его поднять на штыки, если он прикажет отступать. Если это действительно правда, то можно только удивляться, как генерал, командовавший частью всей армии, мог отдать такой приказ, не принимая в расчет, что его распоряжения должны быть согласованы с общим ходом военных действий, и поэтому он вперед не мог решить, придется ли ему отступать или нет.

Гриппенберг требовал подкреплений, но возможно ли было ослаблять центр, подвергать единственную коммуникационную линию опасности, захвата неприятелем при прорыве?

Говорили, что генерал Гриппенберг получил прогонных, подъемных и других следуемых ему сумм до ста двадцати тысяч рублей; нужно предполагать, что деньги, им не израсходованные, он вернет в казну.

27 января. Один из офицеров рассказывал забавный эпизод, случившийся в отряде генерала Самсонова: на передовых позициях японские и наши сторожевые посты занимали попеременно деревню, лежавшую в промежуточной полосе. На Новый год казаки нашли в этой деревне корзинку с вином и закуской при записке, адресованной русским офицерам от японских офицеров, занимавших соседнюю деревню. Японцы приглашали наших к себе в гости, указав на прилагаемом кроки место и название деревни, где они находились. На это приглашение отозвался начальник заставы князь В., он отправился с шестью казаками. Японская сторожевая цепь их встретила очень дружелюбно и указала место нахождения заставы. У деревни их ожидали офицеры и нижние чины и провели в фанзу, где была приготовлена закуска, на одной кане для офицера, на другой — для казаков. Вероятно, потому, что они друг друга не понимали, беседа была очень дружественная, провозглашались тосты, и наконец все перепились, целовались и расстались лучшими друзьями. На прощание японцы подарили русским ведро водки Смирнова, которое два китайца отнесли на нашу позицию.

28 января. Наш поезд прошел через Гунчжулин ночью 29 января. В Харбин мы пришли в полдень. Больных и раненых направили в сортировочное отделение после завтрака в поезде. Здесь нас переписывали и распределяли по разным госпиталям. Меня с тремя другими офицерами отвезли в карете в Дворянский отряд. Я был помещен в бараке № 1. Помещение было светлое и теплое, но белье было грязное и не было воды в умывальниках и отхожих местах.