Дневник забайкальского казачьего офицера. Русско-японская война 1904–1905 гг.

Мне кажется, что необходимо в мирное время на ученьях и на маневрах приучать людей не только к отступлению шагом, но и бегом, а в кавалерии — иногда в карьер. Только тогда отступление будет производиться в бою с полным спокойствием, когда это войдет в уставный прием. Громкие фразы о том, что отступления не будет, никогда никого не останавливали, если не хватало духу идти вперед или удержаться на позиции. Не лучше ли предусматривать возможность поспешного движения назад, например при сильном обстреле противником занятого расположения или пути отступления? Остановить окажется возможным бегущих, когда они будут приучены собираться или останавливаться по приказанию. Точно так же обход неприятеля только тогда будет встречен спокойно и приняты совершенно хладнокровно против него меры, когда он войдет в устав и его постоянно будут применять на практике, а настоящая война доказала, какое это имело решающее значение во время боя. Теперь же многие генералы из лучших и храбрейших приходят в исступление, когда осмелится кто-нибудь передать, что неприятель нас обходит. Обход страшен только тогда, когда о нем не знаешь, потому что может оказаться, что уже поздно, чтобы принять против него меры. Лучше всего говорить правду и не бояться правды. К сожалению, это мнение мало разделяется в России. Ребенок чуть ли не с пеленок приучается лгать своей нянькой, прислугой, а иногда и родителями. В школе тоже без лжи не обойдешься. Лгать приходится в светской жизни и на службе, и это находят так естественным, что никого не удивляет и не встречает нигде противодействия.

Полковник Российский[54], начальник штаба дивизии, подъехал к нам и передал приказание отходить назад, потому что мы заблудились и пошли не той дорогой.

Отошли мы обратно около 8 верст, свернули влево, по указанию Хрулева, но скоро остановились. Подъехал к нам генерал и сказал, что мы возвращаемся обратно в Цзянчан, потому что обстоятельства изменились: японцы, узнав о нашем приближении, отступили. Слух разнесся по отряду, что не японцы отступили, а мы, не находя себя довольно сильными атаковать неприятеля, получившего в подкрепление две подошедшие роты.

Предполагая, что проводник-китаец злонамеренно повел нас вчера не на тот перевал, куда следовало, ему было всыпано сто ударов плетей. Этими экзекуциями заведовал Николаев, любивший похвастаться своими расправами. Он сам рассказывал, что распорядился отсечь головы четырем китайцам, виновникам засады 18 мая на Малом Фыншуйлине, которые дали знать японцам о расположении нашей передовой сотни, чтобы отомстить за похищение ценного божка из кумирни на перевале. Может быть, этого и не было, а он только хвастался.

Сегодня мы шли более кружным, но зато лучшим путем по гористой местности, где то и дело приходилось подниматься и спускаться; взбирались иногда на значительные высоты. Шли целый день и остановились под вечер в бедной разоренной деревне Сандау — фанза, где не нашли корма ни себе, ни лошадям. Пришлось пользоваться консервами для людей и ветвями ивняка и бурьяном для лошадей.

31 мая. Приказано было выступать в 5 часов. Генерал прибыл на сборное место без четверти 5 и разнес начальников отдельных частей за то, что не все еще были в сборе. Стоял густой туман, скрывавший все вокруг. Около 7 часов утра над облаком спустившегося тумана вдруг появились очертания вершин гор, отливавшихся золотом на лазури неба, и, постепенно расширяясь, открывали сочную зелень лесов и фиолетовые тени глубоких падей. Наконец туман стаял на солнце, и предстала пред нами великолепная картина горного ландшафта: мы шли вдоль весело журчавшего ручья по долине, нетронутой плугом, где полевые цветы пестрели в траве, сверкающей росой, как драгоценные камни. По обеим сторонам над лесом поднимались громады гор, то покрытые свежею растительностью, то обнаженные и также расцвеченные разными красками под лучами небесного волшебника-солнца.

В 9 часов утра пришли в Цзянчан. Было получено печальное известие о смерти адъютанта Ренненкампфа, Козловского, убитого во время разведки на том же Малом Фыншуйлине, где легло уже столько жертв. Я пригласил завтракать командира первой сотни нашего полка есаула Энгельгардта и младшего офицера подъесаула Черкесова. Они оба служили в уланах Его Величества, оба спортсмены и любили светскую жизнь. Энгельгардт кончил академию, но предпочел служить в строю. Это блестящий офицер во всех отношениях, и им должны дорожить в армии. Завтракал тоже князь Карагеоргиевич.

Я получил предписание выступить завтра в Сяосырь с 1-й и 2-й сотнями Нерчинского полка и там подчинить себе 5-ю сотню нашего полка и один батальон Сретенского пехотного полка со взводом артиллерии пограничной стражи, если командир батальона будет моложе меня чином. Вечером начальник штаба передал мне краткие инструкции. 2-я сотня Меликова должна была содержать летучую почту.