Дневник забайкальского казачьего офицера. Русско-японская война 1904–1905 гг.

К шести часам вечера мы подошли к управлению коменданта. Транспорт с ранеными, между которыми были Бискупский и Иванов, пришел недавно; доктор просил у коменданта шампанского, чтобы поддержать силы Иванова, исстрадавшегося во время длинного пути. Шампанского не оказалось, но если бы и нашлось, то было бы уже поздно, — Иванов скончался в страшных мучениях. Нелегок должен быть на груди затеявшего эту рекогносцировку Владимирский крест, к которому он был за нее представлен.

Любезный и гостеприимный комендант накормил меня и предоставил мне дрезину, чтобы доехать до станции Янтай. Лошадей и вьюк я отправил в Ляоян и покатил на дрезине, как в автомобиле. В трех верстах от станции мы были вынуждены остановиться, потому что путь был заставлен вагонами. Поезда в Ляоян не пришлось долго ждать, но вследствие остановки на промежуточном разъезде двадцать верст мы прошли в четыре часа.

Я справился на вокзале, не известно ли было что-нибудь о поезде императрицы Александры Федоровны; мне ответили, что он ушел из Ляояна в Харбин три дня тому назад и будет, вероятно, обратно дней через пять или шесть.

Я разыскал не без труда этапный пункт и завалился спать на нарах среди громкого храпа временных жильцов-офицеров.

14 июля. Жарко; большая разница между температурою на равнине и у нас в горах, мы ни разу не ощущали такой жары, как сегодня в Ляояне.

Благодаря любезному содействию коменданта станции, меня приняли в санитарный поезд для проезда в Мукден. Было очень тесно и душно.

15 июля. В четыре часа утра поезд остановился на станции Мукден. Одновременно со мною вышло два пассажира-иностранца. Они силились что-то объяснить станционному лакею, но тот их не понимал; я взялся быть переводчиком; мои спутники были иностранные корреспонденты, датчанин Иессен и англичанин Дуглас Стори. Они рекомендовали мне остановиться в китайской гостинице — «Маньчжурия». Она действительно оказалась очень чистою и содержалась, согласно английским вкусам, китайцем, бывшим долго в услужении у англичан и ознакомившимся с их требованиями, главные из которых — ванны и много воды для умывания.

Дело, которое я должен был разобрать, было довольно щекотливо: ни для кого не было тайной, что существовал антагонизм между Мукденом, резиденцией наместника[69], и Ляояном, где, при командующем действующею армиею[70] были сосредоточены все управления армии. Поэтому было крайне прискорбно, что наши частные дела попали на рассмотрение чужого начальства, так как обозные казаки подали жалобу на подъесаула Зотова мукденскому коменданту. Первым делом надо было объясниться с комендантом и изъять дознание из его ведения. По справкам оказалось, что я должен был обратиться к комиссару, полковнику Квецинскому. Расстояния в Мукдене огромные, идти пешком было невозможно, оставался выбор между рикшей и фудутункой, крытой двухколесной повозкой без рессор. Я выбрал последнюю, чтобы быть защищенным от солнца, которое здесь припекало изрядно; меня соблазняла также новизна этого экипажа, но я был жестоко наказан за мою любознательность; если бы фудутунки существовали в Испании во времена инквизиции, то они наверно употреблялись бы как орудия пытки: приходится сидеть в них, сгорбившись в три погибели, и на каждом ухабе толкаться о бока и верх низко прилаженной кровли.

Полковник Квецинский не сделал никакого затруднения для передачи мне дальнейшего ведения дела, и я отправился в расположение нашего обоза. Казаки были вызваны, и я сделал опрос претензий обычным порядком. Большинство жаловавшихся отказалось от своих претензий, у других они оказались малоосновательными. Я их записал для представления на усмотрение командующего полком. Подробный осмотр лошадей, обозного имущества и отчетности я назначил на завтра утром.