Дневник забайкальского казачьего офицера. Русско-японская война 1904–1905 гг.

Свободного места не было нигде, нижние чины и офицеры лежали даже в промежутках между койками. Моя жена была в эту ночь дежурною по поезду, и я мог оставаться в ее купе во время короткого переезда до Ляояна. Я ее видел только мельком, когда она забегала за лекарством или к симпатичной сестре Софье Петровне Сухонен, заведовавшей цейхгаузом, чтобы взять у нее что-нибудь для раненых. С ними часто приходилось обращаться, как с детьми, стараясь угодить малейшим прихотям.

Большинство, кроме папирос, спрашивали чего-нибудь кисленького, другие капризничали, отказываясь с нетерпением от того, что им приносили, требуя другого.

Я сидел в купе и прислушивался к звуку шагов моей жены, чтобы обменяться с ней хоть одним словом. Однако усталость взяла свое, — я заснул и был вдруг разбужен голосом Пепино: «Колонелло, синьор колонелло» — он меня звал с перрона Ляоянского вокзала. Я выскочил из вагона и бегом пустился к санитарному вагону жены, так как поезд должен был сейчас трогаться дальше. Мы наскоро простились, и белый чудный поезд ушел, — увижу ли я его еще раз?

19 июля. Уже начался рассвет. Я прошел на этап, чтобы уложиться, собираясь отправиться в обратный путь в полдень. Однако пришлось отложить выступление до следующего дня, потому что мой Джигит заболел, а Голубок захромал. Ветеринар нашел, что у Джигита был солнечный удар. До излечения болезни я с разрешения начальника пограничной стражи поставил обе лошади в конюшни пограничников, где за ними был прекрасный уход. При лошадях остался мой вестовой Иван Макаров.

Итальянский морской агент Камперио пригласил меня обедать в вагон-ресторане на половине иностранцев, куда нашим офицерам не было разрешено входить без приглашения. Притом офицеров не впускали в вагон в часы завтрака и обеда иностранцев. Это распоряжение было вызвано тем, что бывали случаи безобразного поведения пьяных офицеров в присутствии иностранных военных агентов, чего, конечно, желательно было бы избегать. Если бы при первом таком случае были приняты против виновных беспощадные меры, то это наверно не повторилось бы, и не было бы надобности в таком оскорбительном для русских офицеров распоряжении.

Часть II

Поход на Цзянчан. — Отступление. — Набег в тыл японцев. — 9 сентября 1904 г. — В Мукдене

20 июля. Мы выступили с этапа в шесть часов утра, было очень жарко. Хотя, по моему мнению, лучше в большую жару не останавливаться, потому что нельзя отдохнуть ни людям, ни лошадям; я вынужден был, однако, сделать два привала из боязни сбить им спины от сильной испарины.

Уже вечерело, когда мы подходили к деревне в четырех верстах от Бэнсиху; она была занята двумя ротами 11-го пехотного Псковского полка.

Из ущелья вправо, направлявшегося к Тайцзыхэ, доносились орудийные выстрелы. Отряд полковника Грулева, в составе двух батальонов Псковского полка, 2-го Дагестанского полка и шести орудий, производил усиленную рекогносцировку к Сихеяну.

Я остановился на ночлег в этой деревне.

21 июля. Уже здесь менее жарко, чем на равнине, по которой протянулась до Порт-Артура Китайская восточная железная дорога. Около полудня мы пришли в Бэнсиху, встретив по дороге уходящего в Мукден подполковника Шестакова со своим батальоном. Меня удивило это движение назад, когда все войска были устремлены вперед для встречи с неприятелем. Один из пехотных офицеров сказал мне, что Шестаков действовал по собственной инициативе, не считая себя в подчинении ближайшего начальника.

В Уйянньине мы сделали привал у командира Аргунской сотни, графа Комаровского.

Японский отряд находился на противоположном берегу. Простым глазом можно было видеть на холме около пятидесяти человек, высматривающих наше расположение.

Мы выступили в три часа и, минуя крутой перевал, по которому проходила ближайшая дорога на Сянцзяцзы, пошли по более кружной дороге, но с пологим подъемом.

В Сянцзяцзы мы остановились на ночлег, здесь стоял подъесаул Суботин со своей пешей сотней. Мы застали там возвращавшегося из Мукдена Николая с вьюками нашей второй сотни. Я был очень рад продолжать вместе с ним путь, так как встречи с японскими разъездами или с хунхузами были возможны, а у нас троих были шашки — у меня и моего вестового Андрея, а из огнестрельного оружия только один револьвер Браунинга[75] у меня, у Андрея же китайцы украли винтовку во время ночлега в деревне после боя 6-го июля.

На левом берегу Тайцзыхэ японцы обнаружили усиленную деятельность.

Весь вечер раздавалась пушечная пальба по направлению к Бэнсиху.

Суботин жил в палатке, а я расположился на ночь у ограды на охапке сена.

22 июля. Мы пришли рано в деревню Санчанцзай, на правом берегу Тайцзыхэ, против Сяосыря. Я поспел вовремя, так как на завтра был назначен поход к Цзянчану, занятому вновь японцами.