Дневник забайкальского казачьего офицера. Русско-японская война 1904–1905 гг.

Я ничего не ел с утра и был не прочь пообедать. Получены были вещи из гостиницы, я не знал, как скоротать время. Несколько раз я заходил в управление коменданта, но сам комендант отсутствовал. Было около семи часов вечера, когда прибыл комендант; я спросил у него, — знает ли он наверно, когда придет поезд императрицы; он мне ответил, что поезд прибыл в Мукден в четверть пятого, оставался всего шестнадцать минут и направился в Ляоян. Я был поражен этим известием, как громом… Поезд, которого я ждал с таким нетерпением, прошел в тот промежуток времени, что я съездил в лазарет; правду говорила мне старшая сестра, а я был введен в заблуждение писарями в управлении коменданта. В восемь часов вечера отходил товарный поезд на Ляоян без классных вагонов, я получил разрешение ехать на площадке, где помещается тормоз. Поезда задерживались на каждой станции и разъезде иногда часами, а товарные стояли на каком-нибудь глухом разъезде более суток. Для ускорения движения я перебегал на каждой остановке к тому поезду, который был на очереди отправки. Мне удавалось дремать немного на пробегах между двумя станциями. Хотелось чаю, но у меня не было с собою ни чаю, ни кружки.

17 июля. Утром на одной из станций мне удалось проглотить стакан горячего чаю, и я чуть не обварил себе глотки. В Ляоян я, наконец, добрался в одиннадцать часов утра, а поезд императрицы ушел два часа тому назад в Хайчен. Опять дежурю на тормозах и перебегаю с поезда на поезд на станциях и разъездах. Мне казалось, что какой-то злой рок меня преследовал и что никогда я не нагоню поезда или что-нибудь помешает мне видеться с женою.

В четыре часа пополудни на одном разъезде я вдруг увидел белый поезд. У меня так забилось сердце, что я с трудом переводил ногами; мне не верилось, что я, наконец, достиг цели. Это был действительно поезд императрицы; он самый красивый и роскошный из санитарных поездов, работавших в Маньчжурии, но для меня эти изящные белые вагоны с вензелем императрицы были так дороги, как близкие живые существа. Доктора, санитары, сестры мне ласково улыбались, когда узнавали, что я муж сестры Квитка, и спешили указать мне ее купе.

Казалось, месяца не хватит, чтобы передать друг другу все, что мы видели со времени нашей разлуки.

Комендант поезда полковник Пешков предложил мне переночевать в вагоне, приспособленном для раненых и больных офицеров, которым заведовала моя жена. Оба санитара этого вагона, Рязанов и Лубенец, недавно поступившие сюда из строя и бывавшие в бою, гордились тем, что их сестра — жена полковника, служившего в действующей армии, и считали меня почти начальством; они ухаживали за мною, как за тяжело раненным.

Вечером поезд тронулся, ночью пришел в Хайчен и остановился среди большего моста.

18 июля. Бой, начавшийся с утра к югу от нашей стоянки на мосту, перешел постепенно к юго-востоку, востоку и далее к северу, охватывая громадную дугу, центром которой был Хайчен[73]. В разных местах над сопками появлялись и исчезали маленькие круглые облачка: то были неприятельские снаряды, лопавшиеся над нашими войсками. Орудийные выстрелы и дробь ружейной пальбы то стихали, то усиливались, в зависимости от направления ветра.

Полковник граф Бобринский передал моей жене приглашение генерал-адъютанта Куропаткина к обеду в половине восьмого, но она должна была от обеда отказаться, потому что прием раненых был назначен в шесть часов вечера, а поезд отходил на север в восемь часов.

Первые раненые стали прибывать из отряда генерала Мищенко; между ними был полковник Карцев, получивший сквозную пулевую рану в плечо. Это не помешало ему быть в прекрасном настроении духа и обедать в поезде с большим аппетитом.

Прибыли главноуполномоченный Красного Креста Александровский и наш сосед по имению у Туапсе, уполномоченный Л. В. Голубев, затем подошел шталмейстер Родзянко[74] и сказал мне, что сейчас было получено донесение о смерти графа Келлера, командира Восточного отряда, убитого разорвавшейся над ним шрапнельною гранатою. Болезненно сжалось сердце, но это известие меня не поразило, я точно ожидал его. Когда я подошел к жене и сообщил ей об этом, она принимала тяжелораненых. Она заплакала, но раненые все прибывали, и пришлось поневоле обратить все свое внимание на облегчение их участи.

Я не мог понять, отчего весть о смерти моего единственного друга так мало произвела на меня впечатления; мне казалось даже, что я должен был радоваться, а не горевать, потому что Келлер считал величайшим счастьем быть убитым на поле сражения. Эту мысль он высказал даже в одном из тостов прощального обеда, который давали ему стрелки Императорской фамилии, избрав темою слова сигнала «Поход» — «Всадники-други, в поход собирайтесь».

Мне было необходимо вернуться возможно скорее в свой полк, и я попросил разрешения полковника Пешкова доехать до Ляояна в поезде императрицы Александры Федоровны, так как в это время других поездов в Хайчене не было.