Дневник законченной оптимистки

Иваныч наконец отпускает Лаптева и тут же начинает обшаривать его куртку, выуживает водительское удостоверение. Несколько секунд он внимательно изучает фото, а потом пару раз сличает его с оригиналом.

– Действительно, не Марк. А где тогда Марк?

– Понятия не имею, – злобно огрызается Лаптев и поправляет куртку.

– За границей, – зачем-то поясняю я. – Эмигрировал.

Иваныч закатывает глаза.

– Вот мужики-то пошли! Куда угодно готовы слинять от ответственности.

Мне почему-то становится жутко обидно за свою первую любовь:

– Да Марк и не знает, что у него ребенок есть.

– Это еще почему?

Пожимаю плечами.

– Я не стала ему сообщать: не люблю навязываться.

Лаптев демонстративно глядит на часы.

– Ладно, я, пожалуй, пойду. Мы с тобой, Майя, попозже поговорим.

– Конечно-конечно, – киваю я и даже открываю ему дверь. – Поговорить – это я всегда пожалуйста.

Он выходит на лестничную площадку и застывает, как истукан:

– Мне кажется, я тебя люблю.

Я зачем-то пожимаю плечами, захлопываю дверь и прислоняюсь к ней спиной.

– Только этого мне и не хватало

– Чего? – уточняет Иваныч.

– Это я не вам.

Он некоторое время переминается с ноги на ногу, а потом вздыхает:

– Неловко как-то получилось…

– Да уж точно.

– Но ты тоже хороша: даже чаю гостю не предложила.

Меня вновь накрывает раздражением, да так, что и мигрень отходит на второй план.

– Анатолий Иваныч, вы почему до сих пор не в Кочкине, а?

– Твоя мама разрешила мне остаться у вас до обеда. У меня просто еще кое-какие дела в городе есть.

Я бросаю взгляд на настенные часы и чуть приободряюсь: осталось подождать совсем чуть-чуть, и этот кошмар закончится. Подхожу к зеркалу и берусь за расческу.

– Есть хочешь? – Иваныч с любопытством разглядывает коробочку с серьгами, оставленную Лаптевым на столике. – Мы с твоей мамой утром борщ сварили. С салом – самое то.

– Нет, спасибо.

– А я поем! – радостно сообщает он и уходит на кухню.

Ох, время, беги быстрей, а?

* * *

После ухода Анатолия Ивановича я разворачиваю бурную хозяйственную деятельность: стираю, мою пол, готовлю рагу. Хозяюшка из меня не очень, но простые дела по дому всегда меня успокаивали. Часа через три уверенного шуршания по углам и на кухне, мои нервы как канаты. К тому же квартира наполняется ароматом тушеных овощей, а мышцы приятной усталостью.

А не забрать ли мне Алёнку пораньше? Я смотрю в Интернете погоду и чувствую прилив энтузиазма. На улице сегодня тепло, всего минус два, безветренно, за окном валит красивый пушистый снег. Я хорошенько одеваюсь, беру с собой санки и отправляюсь за дочерью.

При виде меня Алёна впадает в эйфорию, пытается целовать мне руки (на нее иногда находит) и называет меня «моя королева». Мне кажется, или воспитательница глядит на меня с осуждением? Я быстро одеваю дочь и увлекаю ее на улицу.

Декабрьский воздух пропитан влагой и немного пахнет арбузом. Алёна отрывает от скамейки сосульку и незаметно пытается ее лизнуть. Я угрожающе хмурю брови, но на самом деле мне тоже жутко интересно узнать, какой же у сосульки вкус. Незаметно толкаю Алёну в сугроб. Она визжит и хохочет, перебирает руками-ногами, как опрокинутая на спину божья коровка.

Потом мы долго катаемся с горки, играем в снежки и даже лепим здоровенного снеговика. Снег податливый, мягкий и липкий, лепить из него что бы то ни было, – одно удовольствие. Нам с дочерью так весело, что мы долго не замечаем сгустившуюся вокруг ночь. Потом звонит мама.

– Майя, вы домой-то собираетесь? Ребенку нужно ужинать.

Вздохнув, пытаюсь отряхнуть Алёну от налипших комьев снега, но те уже давно превратились в ледышки и прочно вмерзли в шарф, капюшон и варежки. Что же, видимо, божеский вид нам вернуть не удастся. Ну и ладно! Я сажаю Алёнку на санки и волоку домой. По дороге дочь поет какую-то незнакомую мне песню, что-то вроде: «Мама Люба, давай-давай». Наверное, в садике что-то новое разучивали. Надо будет потом уточнить у мамы.

Затаскивание санок с одеялом на пятый этаж дается мне нелегко. Я вдруг понимаю, что устала, что у меня даже нет сил искать по карманам ключи. Давлю на звонок. Дверь почти сразу распахивается, и на пороге появляется Иваныч.

Что? У меня, кажется, начинается нервный тик. Мамин одноклассник прижимает обе руки к груди и вдруг умоляет:

– Майя, милая, пожалуйста, только не злись! Тут так неловко получилось. Пожалуйста, не говори ничего маме – я тебе потом деньгами отдам. Вот прям честно-честно.

Я совершенно не понимаю, о чем он. Кое-как разуваюсь, сдергиваю с Алёнки шапку и бегу на кухню, где маман уже греет утренний борщ.

– И как это понимать?

– Ты о чем, золотко? – Мама, как ни в чем не бывало, достает тарелки и ложки, раскладывает всё на столе.

– Почему твой Толенька до сих пор не отбыл в Кочкино?

– Ах, ты про нашего гостя! Что ж, я пригласила Анатолия Ивановича погостить у нас еще пару дней. Даже взяла на завтра отгул, чтобы показать ему город.

– Какой ужас! – Я падаю на табурет и хватаюсь за голову. – Пару дней? Ты уверена?

Мама пожимает плечами.