Дневник запертого в квартире, или Сердца Под Октябрьским Дождём (СИ)

Алёна всецело отдавала себе отчёт, что тогда, в коридоре, она едва не призналась. Остановило лишь одно: стойкое ощущение, что это не то место, где следует уходить в вираж в отношениях. Всего-то одно предложение, восемь слов, каждое из которых было так же трудно произнести, как построить из такого же количества кирпичей здание. «Прости меня, милый, я не могу иметь детей». Проблема в том, что их следовало сказать ещё лет пять назад. Принести этого неказистого птенца сразу, как он выпал из гнезда.

Каждый острый предмет желал ей зла. Это не эвфемизм — ручка, которой Юра делал пометки на карте, парочка столовых ножей (один точь-в-точь такой, каким Слава порезал себе руки), и даже маникюрные ножницы, каким-то образом сумевшие сбежать из косметички; все они нацелили свои хищные клювы в её живот.

Это жуткое ощущение появилось не сразу. Иной раз, сидя дома под настольной лампой среди раскиданной одежды, в которой она пришла с работы (как то: длинной юбки, серой блузки на лямках с жёлтым цветком на груди), в одном нижнем белье, Алёна думала: «Как долго я ещё смогу притворяться обычным человеком?» Так же как в детстве она чувствовала себя ангелом или тонкорукой феей со стрекозиными крыльями, сейчас её тело превращалось в тушку неведомого науке насекомого, большого неуклюжего жука в лучших традициях Франца Кафки. В этом не могло быть абсолютно ничего хорошего. Она была насекомым, которое не знает для чего предназначено. Собирать пыльцу? Этими неуклюжими многосуставчатыми конечностями, похожими на щётки для обуви? Летать? Вряд ли под жёсткими подкрылками прячется что-то, кроме серой мясистой спинки. Среди всего того, для чего не годилась новое тело, имелось ещё кое-что, что, быть может, не так расстраивало в сравнении со всем остальным, но именно оно было причиной этому тихому помешательству. Иметь детей? Как может родить это лоно, похожее на перезрелый червивый фрукт? Её органы не предназначены ни для зачатия, ни для вынашивания.

«Это врождённая патология, — вынес свой вердикт врач. — И её не исправить».

Он ещё долго рассказывал про дисфункцию яичников, про жидкости, что циркулируют не там и не в том количестве, в каком должны, но Алёна не слышала. Она даже не читала бумажку, которую он ей выдал. «МЕДИЦИНСКОЕ ЗАКЛЮЧЕНИЕ» было написано в шапке, и за этим чудилась неотвратимость двух сближающихся звёзд. Вот ведь беда: все эти годы она даже не помышляла о детях. Детство, как считали её родители, должно было быть счастливым и беззаботным. Но большинство детей, которых она знала пока училась в школе и проводила время в детском саду, были крикливыми, жестокими обезьянами. В их мире главенствовала лишь сила, их мир подразумевал строгие рамки, в которые нужно вписаться — ещё строже, чем у взрослых, — а Алёна тогда ещё не научилась и не понимала, зачем нужно притворяться.

Позволить такой мерзости расти в собственном чреве, забирать соки так же, как когда-то маленькие демоны забирали её хорошее настроение? Ни за что!

Была какая-то насмешка судьбы в том, что Алёна вышла замуж за школьного учителя. Она словно хотела передать ему всю обиду, скопившуюся за юные годы, сказать: наблюдай за мной. Изучай мои повадки, будто я вымирающий вид. Ищи в своём классе таких, как я. Обычно они сидят у окон, в которые с восторгом смотрят, подперев рукой подбородок. Они водятся в собственных тетрадках, где, прикрываясь рукой или раскрытым учебником, воплощают в жизнь свои волшебные миры. Найди их. Найди и защити от всех остальных.

Но он смог её удивить: Юра отзывался обо всех своих учениках с исключительным уважением, даже с восторгом. Однажды она сказала ему:

— Ты ведь читал «Повелителя мух»? Знаешь, а твои ненаглядные недалеко ушли от героев этой книги. Почему ты так их любишь?

— Потому что они такие же, как мы, только честнее, — улыбнувшись, ответил Юра.

Алёна тогда жутко разозлилась и несколько дней с мужем не разговаривала.

Подобно многим реалистам, Алёна склонна была полагать, что люди не меняются — ровно до того момента, как одна не слишком значительная в общем контексте новость заставила её спросить себя: «Кто ты, девочка? Откуда ты взялась? Убирайся из моего тела, интервентка!» Но та не рассказала, откуда она взялась. Она молча заполнила всё доступное пространство своей грустью, поглотив ту, прежнюю Алёну.