Дневники: 1920–1924

В понедельник мы отлично поболтали с Мейнардом, Нессой, Дунканом и Сэнгерами. Но как мне записать разговоры? Все, однако, прошло успешно, если не считать пасмурной серой погоды. Мейнард собирается строить дом, а Несса и Дункан – получать от него доход в течение десяти лет. Это будет прекрасно обставленный отель в поле у Бинсток-лэйн[888]: восемь номеров люкс с восемью ванными комнатами, кухнями и уборными во внутреннем дворике – короче говоря, роман Пикока в камне, и вскоре он наполнится персонажами. Несомненно, мы почти полностью перестроили жизнь. Наши родители были всего лишь пешками – они ушли в могилу, так и не раскрыв свои тайные потенциалы. Помимо того что Мейнард – величайший экономист нашего времени, он имеет в любовницах балерину и готовится поставить балет Моцарта[889] с тринадцатью искусными танцовщицами; ведет переговоры с управляющим Колизея[890]; является экспертом по контрактам; знает достоинства балерин и все о любовных утехах в Императорской академии Петербурга[891]. Дункан собирается танцевать с Лидией. А Роджер… Впрочем, нет нужды идти по списку, когда суть одна: мы все овладели искусством жизни, и это очень увлекательно. Не хочу ли я заняться производством цветной бумаги?

Гранки [«Комнаты Джейкоба»] привозят через день, и я бы точно впала в депрессию, если бы стала вникать в них. Сейчас книга кажется неглубокой и бессмысленной; слова едва проступают на бумаге; наверняка мне скажут, что я сотворила изящную фантазию, не имеющую почти ничего общего с реальностью. Неужели скажут? Как бы то ни было, природа услужливо держит меня в иллюзии, что я вот-вот напишу нечто действительно хорошее: глубокое, стоящее, легкое, твердое как металл и сияющее словно бриллиант.

Я закончила «Улисса» и считаю роман осечкой. Талант, конечно, чувствуется, но низкосортный. Расплывчато. Неприятно. Претенциозно. Невоспитанно, и не только в общепринятом смысле, но в и литературном. Первоклассный автор, я хочу сказать, слишком уважает свою работу, чтобы хитрить, использовать уловки и фокусы. Мне все время приходит на ум какой-нибудь неопытный школьник – скажем, Генри Лэмб, полный идей и энергии, но настолько неуверенный в себе и самовлюбленный, что теряет голову; становится экстравагантным, манерным, развязным и неловким; вызывает у добрых людей жалость, а у суровых – раздражение. Остается только надеяться, что он перерастет это, но Джойсу уже сорок и это маловероятно. Я читала невнимательно, к тому же всего один раз, а этого явно недостаточно, поэтому я наверняка несправедливо преуменьшила достоинства романа. Я чувствую, что в меня попали мириады крошечных пуль, но все же это не выстрел в сердце, как, например, в случае Толстого[892], но сравнивать их с Джойсом просто смешно.

7 сентября, четверг.

Только я написала это, как Л. вручил мне очень умную рецензию на «Улисса» из американского издания «Nation[893]»; в статье в основном анализируется содержание и смысл романа, причем звучит это гораздо убедительнее, чем у меня. И все же есть в первых впечатлениях какое-то преимущество и своя правда, так что слов я назад не возьму. Хочу перечитать некоторые главы. Вероятно, современники никогда не смогут полностью оценить красоту текста, но она, полагаю, должна их потрясти, хотя я не потрясена. С одной стороны, книга вызвала у меня раздражение, а с другой, Том слишком завысил мои ожидания своими похвалами.

У нас три чудесных дня подряд, а может, даже четыре или пять. Сад во всей красе; большая клумба усыпана яркими цветами, лепестки которых чуть ли не соприкасаются все друг с другом. Генри Дедман прополол грядки. Прекрасным вечером, часов в семь тридцать, они сверкают и светятся. Однако для ночных гуляний уже слишком холодно, и мне, увы, ужасно не хочется вставать сегодня из кресла и тесниться у камина, а придется, поскольку пришли Сэнгеры. Они ввалились все трое; Дора ковыляет сзади. И хотя мне в целом нравится молодежь, бедняжка Дафна – та еще штучка; родители излишне суетятся вокруг нее, а она отталкивает нас всех, озадаченная, раздраженная, не очень общительная, бедняжка.

8 сентября, пятница.