Дневники: 1920–1924

Облачность медленно рассеивается. Не то чтобы я сейчас могла взяться за перо и работать, но разверзшиеся воды вновь смыкаются. Меня опять омывает теплый, приятный, плодотворный поток собственных мыслей. Я слишком слаба, чтобы вдаваться в психологию, хотя она и вызывает у меня интерес. Как будто некое инородное тело рассеяло на мгновение реальность; оно было из какого-то грубого материала, несовместимого с мыслью. И если я смогу на время защититься, я продолжу писать. Поэтому главный вопрос сейчас: как сильно мне отстраниться от несимпатичного общества в будущем? Это трусость или просто здравый смысл? Вот, например, Бретт уже приглашает нас в самое сердце лагеря врагов – в Хампстед по вечерам в четверг. Если пойду, я буду вся издергана или, во всяком случае, притуплена присутствием Салливана, Котелянского и Сидни. А если не пойду, то размякну ли я и сгнию ли в слишком спокойной атмосфере своих знакомых? Возможно, лучше всего было бы жить на нейтральной территории – без друзей и врагов – и таким образом умерить свой настойчивый и притязательный эгоизм. Возможно ли такое общество?

Я заказала голубое шелковое платье и теперь должна откладывать на него по 10 шиллингов в неделю – шесть недель подряд. Но если я экономлю на одном, то с лихвой трачу на что-то другое, поэтому я поставила перед собой эту задачу с особым удовольствием.

Есть способ раскачать себя и снова начать писать. Во-первых, легкие физические упражнения на воздухе. Во-вторых, чтение хороших книг. Ошибка думать, будто из сырого материала может получиться настоящая литература. Нужно отстраниться от жизни –именно поэтому мне так не понравилось вторжение Сидни – и стать обособленным; максимально сконцентрироваться, бить в одну точку, а не отвлекаться на разрозненные черты персонажей, живущих в твоей голове. Приходит Сидни, и я становлюсь обычной Вирджинией; когда же я пишу, я оголенный нерв. Порой мне нравится быть Вирджинией, но только если я легкомысленная, рассеянная и общительная. Однако сейчас, пока мы здесь, я бы предпочла быть оголенным нервом. Кстати, Теккерей – хорошее чтиво, очень живое, «со штрихами», как говорят у Шанксов через дорогу, поразительной проницательности.

Мне нужно написать кучу писем: Жаку[862] (он, кстати, высоко оценил «Понедельник ли, вторник», а я люблю угождать Жаку, но его похвалы никогда не перевешивают порицания тупого осла Сидни); Кэ Кокс; Кэррингтон; кому-то еще – я забыла и не собираюсь вспоминать, а лучше займусь литературой, продолжу читать «Улисса»!

23 августа, среда.

Болит голова: писать не буду, просто скопирую.

21 августа, 1922.

Моя дорогая Вирджиния.

Необычайно располагающая атмосфера; такой поток красоты природы и целительного воздуха, всегда накрывающий меня в ваших краях, но было и нечто большее. По мере того как пролетали часы, короткие и стремительные, я все больше и больше чувствовал глубокое удовлетворение от того, что возобновил наши отношения, собрал разбитые осколки и смог неплохо скрепить их. Надеюсь, это не выдумка; конструкция кажется чем-то прочным; чем-то действительно завоеванным и заслуженным; настоящим шагом в этом ужасном паломничестве, в котором мы все участвуем. Я мог бы легко уйти прочь, считая, что все сгорело дотла; я был вполне готов к этому; мой разум открыт. Но все наоборот! Я чувствую себя обогащенным и живым, счастливым от того, что вы здесь и вы есть, и неважно, считаете ли вы меня полным идиотом.

Теперь о волнении. Только я начал писать письмо, как зазвонил телефон. Странные звуки, крики «я вас не слышу», голос, показавшийся мне знакомым, а потом я уловил имя.

– Кэтрин?

– Сидни, ты мне враг?

– Боже правый, НЕТ!

Она у Бретт в Хампстеде. Это все, что удалось разобрать. Я собираюсь увидеться с ней в среду. Сюжет закручивается[863].

Искренне ваш, С.У. [Сидни Уотерлоу]

25 августа, пятница.

У меня нет времени это комментировать. Взгляд немного замыленный, так что оставлю на потом. Кажется, я начала историю заново, но еще не уверена. Брэйлсфорд прислал письмо с просьбой внести вклад в его «New Leader» своими рассказами т.д.[864] В еженедельнике «Times» говорится, что мои романы, по мнению некоторых, одни из лучших в наше время[865]. И все же я еще не до конца оправилась от депрессии, вызванной словами Марри в исполнении Сидни. Разве я не упоминала головную боль? Здравый смысл подсказывает, что, когда кровь отливает, мысли возвращаются. От них не отмахнуться. Странно, но солнечный свет совершенно не улучшает мое состояние.

26 августа, суббота.