Дневники: 1920–1924

Потом – Лилиан [Харрис], сложившая на коленях руки, смотрящая в лицо старости и ужасно скучающая. Какой же у этих пожилых дам благородный и кровососущий эгоизм! Лилиан нуждается в работе, советах и списке гостиниц. Меня позабавило, как Маргарет полностью подмяла ее под себя; как она по-детски отчитывается о каждом симптоме, приеме пищи и справлении нужды. Это так естественно, по-настоящему очаровательно и в то же время убого.

7 февраля, среда.

День свадьбы Нессы[965]. Воспоминания туманны. Я должна описать Кембридж. Мы шли от вокзала, мимо «Ratee & Kett[966]»; холодно, звездно, мрачно; потом мимо знакомой часовни Кингс-колледжа; спешно умылись, оделись и ужинали с Шеппардом. Он надел вечерний костюм. В руках у него была трость с набалдашником. Мейнард, Нортон и Бетти[967] ужинали с нами. На приготовления ушло много времени. Я так долго мечтала о Кембридже, что мое появление там оказалось антикульминацией. Никто больше не волновался. Затем мы поехали на машине в ЛДК[968]. Думаю, я была искренне взволнована, но не тронута «Царем Эдипом». Так хорошо завязан сюжет, но так быстро проносятся сцены. Еще меня тронули лица молодых людей, розовые и пухлые под париками. Не знаю, не напустила ли память немного тумана. Среди зрителей были Литтон, Ирен Ванбру[969], Кви[970], Фейт[971] и другие. И вот мы легли спать, а колокол Кингс-колледжа всю ночь помпезно отбивал каждый час. Мы были счастливы и заняты все воскресенье: сначала Шеппард, потом Пернель; прогулялись по Бэксу[972] в сторону Ньюнема, куда я когда-то ходила; потом обедали с Шоувами; Фредегонда – воплощение Кристины Россетти. Ее вера милосердна. Она не говорит ничего внятного. Ходит на мессу[973]. По ее словам, она счастливее и полнее жизненных сил, чем раньше. Рассказала, что Джеральд водил ее на конфирмацию [миропомазание], наблюдал с интересом, а в конце жалел, что у него нет веры, хотел бы стать квакером, но больше никаких шагов не предпринимал. Думаю, она видит в случайно брошенных им фразах то, что хочет. Ходили к Муру, нашли его курящим в одиночестве и сразу спросившим нас, поднимемся ли мы наверх или попросим детей спуститься вниз. Дородная Дороти[974] купала Тимоти и курила – не очень женственная, приветливая, багровая, подвыпившая, в целом веселая, женщина – а Мур очень ласково, словно старая мудрая нянюшка, обращался с малышом, который плакал от голода. Они скорее напоминали пару толстых бобров со своим потомством. Прекрасные маленькие детеныши, толстые, крепкие, сильные, которые, вероятно, прославят нас, когда мы все умрем. Внесу уместную грустную нотку, если будет время. Потом ездили к Мейнарду; надо сказать, что это самая приятная гостиная, в которой я когда-либо была, благодаря цветам и картинам, шторам и декору от Белл и Гранта[975]. Мы хорошенько поужинали. Рамсей[976], незнакомец, чем-то напоминал Дарвина; широкий, толстый, мощный, великий математик и в придачу неуклюжий. Честный, сказала бы я, настоящий «апостол». Вечеринка началась после нескольких моих блестящих высказываний о религии; эмоциональный капитал, который некуда инвестировать, сказала я. Мейнард ловко жонглировал старыми темами. Мы и правда говорили до изнеможения. По мере прибытия гостей, я полагаю, у кого-то уставали глаза, у кого-то отсыхал мозг. Лукас слегка глуховат, чист и искренен, однако нужно приложить немало усилий, чтобы возвышенно говорить с ним о литературе. Кроме того, мне хотелось услышать, как Спротт[977] хвалит «Комнату Джейкоба». Неважно. Познакомились с миссис Бирч – достопочтенной миссис Бирч[978] из Фирла; она похожа на белую дикую лисицу; идеальное тело, а ум дикий. Неплохое сочетание. Как и Вита, она ненавидит помпезную витиеватость великих, называет свою семью серой и глупой, жалуется на девичью жизнь, Лоундс-сквер[979], Аскот и тетушек, которые выступают против того, что они называют богемским. Ей надо было выйти замуж за гвардейца, а теперь она в кембриджском обществе, верит в Топси, как я заметила, и в миссис Добри; смиренно принимает из наших рук все, что дают.