Дневники: 1925–1930

И, как всегда, обычное повествование мне неинтересно. Хочу только сказать, что сегодня днем встретила Нессу на Тоттенхэм-Корт-роуд и мы обе погрузились в пучины воспоминаний, в которых плаваем до сих пор. В среду она уедет на четыре месяца. Странно, что жизнь не разделяет нас, а сводит вместе снова и снова. Но в голове моей проносились тысячи мыслей, пока я несла чайник, грампластинки и чулки под мышкой. Это один из тех дней, которые я называла «сильнодействующими», когда мы жили в Ричмонде.

Возможно, мне не стоит повторять то, что я всегда говорю о весне. Наверное, лучше подбирать новые слова, ибо жизнь продолжается. Нужно изобрести новый стиль повествования. Конечно, в моей голове постоянно рождается множество свежих идей. В одной из них я, например, на несколько месяцев ухожу в женский монастырь и погружаюсь в собственные мысли; рву с «Блумсбери». Мне надо пересмотреть некоторые вещи. Грядет время приключений и борьбы, весьма болезненной и одинокой, как мне кажется. Но одиночество пойдет на пользу новой книге. Конечно, я заведу друзей. Принаряжусь. Обновлю гардероб и стану ходить в гости к новым людям. И все время буду мысленно сражаться с этой новой несуразной формой. Да, думаю, «Мотыльки» (если я все же назову так свой роман) – это нечто с острыми углами. Но я не хочу загонять себя в рамки. Моя внезапная плодовитость вполне может обернуться чем-то поверхностным. В былые времена книги состояли из множества предложений, будто вырубленных топором изо льда, а теперь мой разум очень нетерпелив, поспешен и в каком-то смысле доведен до отчаяния.

Старость иссушает нас; Клайв, Сивилла, Фрэнсис, все морщинистые и сухие, хотят прыгнуть выше головы, но вместо этого тащатся по проторенным дорожкам. Лишь во мне, говорю я, вечно бурлит стремительный поток. Даже видя свое уродство в зеркале, я думаю, как же хорошо; сколько цвета и формы – больше, чем когда-либо. Мне кажется, что как писатель я стала смелее. Меня беспокоит собственная жесткость по отношению к друзьям. Клайв, говорю я, невыносимо скучен. Фрэнсис – неуправляемый молоковоз.

Я чувствую себя на пороге какого-то напряженного приключения; да, как будто в эти весенние дни я вылупилась из скорлупы и вот-вот пройду через некий портал навстречу новому опыту. Поэтому, просыпаясь на рассвете, я гоню от себя страхи, говоря, что мне понадобится большое мужество; в конце концов, именно я заработала £1000, просто пожелав этого одним ранним утром. Проснулась и сказала себе, что никакой больше бедности, и ее не стало. На следующей неделе я свяжусь с «Philcox», чтобы спроектировать новую комнату – у меня есть деньги на ее постройку и меблировку. А еще у нас есть новая машина, и мы сможем поехать в Эдинбург в июне, если захотим, и в Кассис[843].

В новом году начались строительные работы, которые превратили пребывание в кабинете в пытку; насосная машина включалась каждые 25 минут. Уже две недели не качает[844]. Я спасена? Сейчас здесь так тихо, что я слышу лишь пение воробьев и чей-то голос, доносящийся из отеля. Идеальная комната. Несса сняла студию, будет сдавать дом 37 и тем самым навсегда покончит, я полагаю, со своей жизнью на Гордон-сквер[845]. Как же я восхищаюсь ее отношением к жизни – словно это вещь, которую можно выбросить, – и обстоятельствам. Анжелика пойдет в школу. Теперь мне надо ответить на множество восторженных писем. Из «Simpkin» пишут, что многие крупные издательства гордились бы иметь нас в списке своих авторов. Через 10 лет мы будем по-настоящему знамениты. Во всяком случае, я без особых проблем, которых и не должно быть, вернулась к дневнику.

13 апреля, суббота.

Привычки постепенно меняют облик нашей жизни, как время физически меняет лицо, но люди этого не замечают. Вот я, например, использую эту студию, чтобы уединиться и посидеть здесь со своим дневником; почти всегда прихожу сюда после чая. Но в последнее время не печатаю и не подписываю конверты. Есть вероятность, что привычка однажды погубит этот дневник.

Я с отвращением размышляю над вопросом о Нелли, извечным вопросом [об увольнении]. Это просто абсурд – тратить столько времени на разговоры о слугах, сколько тратим мы с Л. И покончить с этим не получается, ведь все дело в системе. Как может одна необразованная женщина так портить нам жизнь? Она превращается в кочующую дворнягу, которая нигде не хочет пускать корни. Я бы могла проверить свою теорию на практике, подыскав приходящую прислугу, цивилизованную, пускай и с ребенком, зато из Кентиш-Тауна[846] и относящуюся ко мне как к работодателю, а не как к подруге. Эти проблемы родители завещали нам.

Здесь очень тихо и холодно. Сегодня днем я гуляла с Пинки по субботним улицам и, увидев примулы у тротуара, вдруг очнулась и поняла, что на дворе апрель. Мне казалось, будто сейчас январь, когда в 15:30 люди уже зажигают свет в своих спальнях. Поездка в Родмелл накрылась из-за холода, но, пока у меня не будет новой комнаты, я в любом случае не смогу там работать.