Дневники: 1925–1930

Пинкер только что вернулась домой; очень толстая. В доме царит ощущение небытия – я называю это ощущением «того, чего там нет». Просто мы вернулись из Франции вчера вечером и еще не вошли в привычную колею. «Время полощется на мачте» – кажется, это моя фраза. Я должна отредактировать «Свою комнату»; прочесть «Обыкновенного читателя» и внести правки. Надо бы написать несколько скучных бесполезных писем джентльменам из Мейдстона и Кингстона, которые дают мне советы касательно георгинов, и сэру Филиппу Сассуну[887], который совершенно неожиданно прислал мне с водителем книгу о своем путешествии. Но я не могу, не могу – может, возьму себя в руки минут через пять или около того. «Время полощется на мачте». И тогда я вижу все насквозь. Возможно, образ должен давать представление о том, что поток становится мельче и можно увидеть дно. Литтон однажды сказал – его слова ассоциируются у меня с садами Кью, – что жить можно, только если видишь сквозь иллюзии. И это напомнило мне (кстати, странно, насколько мала мысль, которую нельзя выразить образно, какой она представляется в голове; эта фраза Литтона всегда приходит в виде образа: жара, цветы, трава, лето и я, гуляющая в Кью), как за день до нашей поездки пришел Литтон, и мы обсуждали «Елизавету и Эссекс». Впервые. Было болезненно, ведь Литтон спорил и говорил, что мы многого не заметили, а жаль; но это все равно облегчение – покончить с недосказанностью, и я даже рада, что Литтон спорил. Осмелюсь сказать, что в моей радости было нечто порочное, но не слишком. Среди своих недостатков хочу отметить не только зависть другим писателям, но и радость, когда их заставляют признавать неудачи, хотя это пустяки. Гораздо важнее облегчение от того, что можно было высказаться и пояснить, почему именно мне не нравится «Елизавета и Эссекс»; и мы прошлись по всем аргументам. Его уход от иронии; привязанность к сюжету; трудности образного изложения реальности; неподходящая для него тема, которую сложно охватить целиком, а нужно. Он сказал, что и сам был полон сомнений. А еще мне понравилось, что хотя его окружение: Кэррингтон, Дэди и остальные, – все похвалили книгу, сам он чувствовал, что останется недоволен, если мы, «блумсберийцы», тоже не похвалим. Наши слова важны. Рискну предположить, что из-за успеха он обращает внимание на замечания гораздо больше, чем я, которая постоянно думает о критике в свой адрес. Приятно, что с годами эти чувства утихают. Еще я, к своему стыду, вдруг поняла, что мне больше нечему завидовать и что мой «Орландо» гораздо лучше его книги, а Литтон, возможно, впервые испытал ко мне некоторую писательскую зависть. И все же он позабавил меня, возразив, что писать в соответствии с нашими замечаниями – значит писать как Вирджиния, а для него это, видимо, катастрофа.

Ну вот, время больше не полощется на мачте. Теперь мне надо как-то сварганить еще один отвар из иллюзий. Что ж, если интерес людей ослабевает и если мне не все равно, то сидеть и рассуждать об этом здесь я точно не стану. Надо сотворить иллюзию с помощью людей – пригласить кого-нибудь завтра на ужин и снова пуститься в это увлекательное приключение с другими душами, о которых я так мало знаю. Неужели я настолько привязана к людям?

16 июня, воскресенье.