Дневники: 1925–1930

Когда я написала последние слова, вошел Леонард и сказал, что через пару минут придет Дезмонд – так оно и было, – поэтому паруса снова раздуваются и судно мчится вперед. (Причина, по которой я пишу сейчас, заключается в том, что редактировать «Свою комнату» дальше нет сил. Вычитывала ее до тех пор, пока в ушах не зазвенели собственные предложения и я не начала сочинять новые.) Дезмонд пришел потрепанным, одетым во что-то серое и мешковатое. Он кипел и бурлил, словно чайник, собирался на ужин с Кромптоном Дэвисом[888] в «Kettner’s[889]» и твердо решил не опаздывать. В Дезмонде есть жилка решимости, а если сравнивать его с блюдом, то из всех нас он самый прожаренный и сочный. Ни одного сырого кусочка, словно готовили на медленном огне, – восхитительный человек, божественный, как сказал бы Фрэнсис, при всей его способности выбивать у меня почву из-под ног. К счастью, до этого не дошло – то есть до обсуждения писательства. Джулиан потерпел неудачу со своей «апостольской» речью; он оделся как на бал, запутался в своих записях и вернулся на место, но с присущей Стивенам восхитительной силой духа не расстроился. Дезмонд проспорил £5 лорду Ротермиру[890], а один человек потерял на выборах £2000. «В каких же кругах ты вращаешься?» – спросил Леонард. Дезмонд ответил, что все это произошло исключительно из-за «Empire Review» [891]. Мейнард, по его словам, выглядел на ужине «Апостолов» так, словно чувствовал, что назревает раздор[892]. Мы говорили о книгах Литтона, однако темы перетекали одна в другую; никакой глубины; Дезмонд боялся опоздать к Кромптону. Он (К.) живет на Гледхау-Террас; у него столовая с двумя кожаными креслами и примыкающая к ней спальня; у Кромптона есть книги Вергилия[893] и Мильтона, подаренные Дезмондом. «Это мой Мильтон», – сказал Леонард, а я предложила подарить Дезмонду еще и новый ящик для корреспонденции. Потом мы проводили его, и он болтал всю дорогу. Пинкер вернулась…

23 июня, воскресенье.

Был очень жаркий день; мы ездили в Уэртинг навестить мать Л.; у меня заболело горло. На следующее утро разболелась голова, поэтому мы оставались в Родмелле вплоть до сегодняшнего дня. Там я прочла «Обыкновенного читателя» и сделала важный вывод: надо научиться писать более лаконично. Особенно эссе на общие темы, поскольку, читая, например, последнее – «На взгляд современника», – я пришла в ужас от словоблудия. Отчасти это связано с тем, что я не продумываю все от начала и до конца; отчасти с тем, что уделяю слишком много времени своему стилю и пытаюсь передать все оттенки мыслей. Но в результате получается разброд и шатание, бездушность, чего я терпеть не могу. Нужно очень тщательно отредактировать «Свою комнату», прежде чем отправить ее в печать. И вот я снова погрузилась в свое великое озеро печали. Господи, какое же оно глубокое! Какой же я прирожденный меланхолик! Единственное, что держит меня на плаву, – это работа. Обещание на лето: я должна взвалить на себя больше работы, чем смогу выполнить*. (Я такая…) – нет, не знаю, откуда это берется. Стоит мне перестать работать, и я сразу начинаю тонуть, но, как обычно, чувствую, что, если буду погружаться глубже, то доберусь до истины. Это единственное оправдание; в каком-то смысле даже благородство. Целый ритуал. Я заставлю себя посмотреть правде в глаза и признать, что ни для кого из нас там ничего нет. Работа, чтение, писательство – все это маски; и отношения с людьми тоже. Даже заводить детей бессмысленно. * Это обещание я сдержала (31 августа).

Мы ходили в буковый лес рядом с ипподромом. Мне нравятся леса; воды зелени, в которые погружаешься; такие мелкие в свете солнца и такие глубокие в тени. И мне нравятся буковые ветви, переплетенные очень замысловато, словно множество рук, и стволы, будто каменные колонны церкви. На месте миссис Бартоломью я бы непременно совершила что-нибудь экспрессивное. Эта мысль постоянно приходила мне в голову. Но что можно сделать, если ты на дне, да еще с камнем на шее [?]; с таким бременем несправедливости, давящим сверху? Энни Томсетт[894] и ее ребенок живут на 15 шиллингов в неделю. Я же выбрасываю 13 шиллингов на сигареты, шоколад и проезд в автобусе. Когда я вошла, она ела рисовый пудинг у колыбельки.