Дневники: 1925–1930

все потому, что сегодня днем мне нужно купить себе платье, а я не знаю, чего хочу, не могу читать. Я писала довольно много, но эта книга «Волны» слишком сложна; не могу работать над ней после полудня, и теперь буду писать дневник в течение двадцати минут.

Мое впечатление от Маргарет и Лилиан в Монкс-хаусе таково: огромные, мешковатые серые пальто; растрепанные пряди волос; самодельные хлипкие шляпы; плотные шерстяные чулки; черные туфли, много одежек и все без застежек, потертые сумки, бесформенность, поношенность, убогость и невыразимая серость. Трагедия во плоти. Маргарет явно заслужила лучшей участи, чем этот растрепанный и ничем не примечательный вид под конец своей жизни. Они, как обычно, снимают жилье. И, как обычно, у них замечательная домовладелица – христианка-ученая[1088]; они почему-то лишены социальной жизни, отвергнуты; все время, наверное, вяжут и курят в гостиной-столовой, где вечно стоит ваза с апельсинами и бананами. Хотя сомневаюсь, что им хватает еды. Они показались мне дряблыми, истощенными, превратившимися в бесцветные куски плоти, утратившими всякий контакт с зеркалами. Мы показали им сад, напоили чаем (сомневаюсь, что за последние 6 недель Лилиан доводилось есть пирожные с глазурью), а потом – ох уж это мрачное впечатление от людей, оказавшихся на мели, желающих подзарядиться энергией, плывущих по течению и закутанных в колючую шерсть. (Странно то, насколько доминирует визуальное впечатление.) В глазах Маргарет то и дело вспыхивают голубые искорки; а еще она пять недель не выходила из дома из-за восточного ветра. Пока М. сидела в помещении с апельсинами и сигаретами, ее разум размягчился и сморщился. Лилиан почти оглохла, бормочет и мямлит, внятно говорила лишь один раз, когда мы обсуждали политику. Что-то в Маргарет притупилось, заржавело, износилось намного раньше положенного. Неужели старость всегда так бесформенна? Единственный выход – работать головой. Думаю, в старости я сяду писать историю английской литературы. И буду гулять, покупать новую одежду, ухаживать за волосами и заставлять себя ужинать вне дома. Возможно, жизнь становится слишком однообразной, и тогда человек опускает руки; радуется, что его возят на автомобиле. У М. есть свои трагедии в прошлом. Сейчас она вызывает жалость – соглашается и мямлит в тех вопросах, в которых раньше была бескомпромиссной и суровой. Джанет, по ее словам, постоянно пишет свои заметки; сестры постоянно ухаживают за ней[1089]; Эмфи на днях еле вырвала их белую собачонку из лап дикой стаи борзых, но та была изранена и умерла на руках. Подобные приключения почему-то выпадают только на долю пожилых незамужних женщин, на которых они производят чрезмерно сильное, очень болезненное впечатление – настолько они беззащитны и неспособны вырваться из того, что их окружает. Сейчас мне не хватает красок и сил, чтобы точно передать свои ощущения. Перед глазами стоят их плотные чулки и серые мохнатые шали.

17 марта, понедельник.

Проверка книги (с точки зрения писателя) заключается в том, чтобы понять, создано ли пространство, в котором совершенно свободно можно говорить то, что задумано. Сегодня утром я вполне естественно могла бы повторить слова Роды [персонаж «Волн»]. Это доказывает, что книга живая, ибо она не изуродовала мои слова, а вместила их целиком и полностью, в первозданном виде.

28 марта, пятница.

Что ж, эта книга – нечто очень странное. Я была в сильном возбуждении в тот день, когда сказала, что «дети не идут ни в какое сравнение с ней»; когда сидела и просматривала роман целиком; когда спорила с Л. (из-за Этель Смит) и победила; когда чувствовала давление формы – великолепие и величие, – как, наверное, никогда прежде. Но я не буду гнаться за возбуждением. Продолжу писать, и мне кажется, что это одна из самых сложных и трудных моих книг. Просто не представляю, как ее закончить, если не грандиозным разговором, в котором каждая жизнь должна иметь свой голос – мозаика – … – я правда не знаю. Трудность, похоже, в сильном давлении. Я еще не выработала подходящий тон. И все же мне кажется, что в книге что-то есть; я продолжу упорно работать, а потом буду переписывать, читая себе вслух каждую строчку, будто это стихи. Текст выдержит расширение. Сейчас он слишком ужат, на мой взгляд. В книге – какой бы она в итоге ни вышла – есть большая и перспективная тема, которой в «Орландо», думается, не было. В любом случае я преодолела очередное препятствие.

Вернулась домой после чаепития с Нессой и Анжеликой. Прекрасный весенний день. Прогулялась по Оксфорд-стрит. Автобусы ходят с опозданием. Люди дерутся и борются за места. Толкаются на тротуаре. Старушки с непокрытой головой; автомобильная авария и т.д. Гулять в одиночестве по Лондону – величайший отдых.

1 апреля, вторник.