Дневники: 1925–1930

* В течение нескольких мгновений цвета были удивительно прекрасными, свежими и разнообразными: тут голубой, там коричневый – все новые, как будто их смыли и нанесли заново.

4 июля, понедельник.

Вернулась из Лонг-Барна[603]. Хвала небесам, мне ни разу не пришлось переодеваться. Роскошь и свобода, цветы, дворецкий, серебро, собаки, пирожные, вино, горячая вода, камины, итальянские шкафы, персидские ковры, книги – вот что меня впечатлило; как будто входишь в бурлящее море с красиво вздымающимися волнами; как будто к застойной унылой жизни приделали колеса, и она неслась вперед все выходные. Но все-таки эта комната мне, пожалуй, дороже: в ней больше работы и жизни, если только это не естественное предубеждение ради демонстрации собственного характера. Вита выглядела очень роскошно в своем коричневом бархатном пальто с мешковатыми карманами, в жемчужном ожерелье и со слегка покрытыми пушком щеками. (По фактуре они напоминают «спасительное одеяло», которой Вита принесла мне целый букет[604].) Она в каком-то смысле самая лучшая, на мой взгляд, представительница человечества; я имею в виду, что в ней чудесным образом сочетаются определенные дарования, качества и удача; Гарольд мне тоже нравится. Он непосредственный, напоминающий ребенка человек, совсем не скучный; у него живой ум, какую тему ни предложи; он пристально смотрит на тех, с кем разговаривает; у него маленькие юношеские усики; вьющиеся волосы; приятная дурашливость. Я бы описала его как очень щедрого и добросердечного человека; культурного англичанина, выходца из смуглой деревенской семьи; не слишком искушенную личность даже в вопросах дипломатии. Вчера вечером после ужина мы обсуждали Империю.

– Я предпочитаю Сидней Парижу. Австралия важнее Франции. В конце концов, это наши младшие дети. Я горжусь этим. Дело в том, Рэймонд, что наши гении-англичане работают на правительство.

– Похоже, это не по душе тем, кем помыкают, – сказал Рэймонд.

– Глупый осел, – ответил Гарольд.

– Мы делаем свою работу бескорыстно и не думаем о себе, в отличие от французов или немцев. Возьмем, к примеру, британские нефтяные месторождения. Рядом строят больницы, где принимают всех, независимо от того, работают они на скважинах или нет. Туземцы съезжаются отовсюду. Не говорите мне, что это не благо. К тому же они верят в нас.

Так мы перешли к системе взяточничества и тому, что лучшая эпоха в Англии – это век колониальной экспансии.

– Я считаю Шекспира неприятной загвоздкой.

– Но почему бы не развиваться и не меняться? – спросила я. – И еще, – сказала я, вспоминая летавшие над головами аэропланы, пока из радио на террасе доносилась танцевальная музыка, – разве вы не видите, что национальной принадлежности приходит конец? Все границы уже стерты или вот-вот будут стерты.