Дневники: 1925–1930

Рада сообщить, что у меня по-прежнему есть несколько фунтов в банке, да и своя чековая книжка тоже. Этот большой шаг вперед был сделан с гордо поднятой головой осенью. На свои £60 я купила кровать в «Heal’s[705]», буфет, шубу, а теперь еще и полоску ковра для прихожей. Финансовая ревизия увенчалась большим успехом. А теперь я перебираю свои статьи, чтобы написать еще одну и заработать £30. Сейчас мне надо править «лорда Честерфилда», но я не могу. Я витаю в облаках и думаю только о «Женщинах и художественной литературе» – о лекции, которую буду читать в Ньюнем-колледже в мае. Разум – самое капризное из всех насекомых – порхает и трепыхается. Вчера я хотела написать самые стремительные и блестящие страницы «Орландо» – не вышло ни строчки, а все, как обычно, из-за физиологии, которая заявила о себе сегодня. Странное ощущение: как будто пальцем пережали «кровоток» идей в мозг, но ничего не остановилось и кровь по-прежнему течет по венам. И вот опять, вместо того чтобы писать «Орландо», я бегаю взад-вперед по тексту своей лекции. А завтра, увы, мы уезжаем, и я должна вернуться к своей книге, которая неплохо скрасила мне последние нескольких дней. Но я не считаю, будто моя интуиция при написании является безошибочным ориентиром.

Мы ужинали с Кэ[706]. Она сняла все абажуры с ламп Нессы и как-то странно обставила дом. Он был полон изгоев, которых Кэ собирает вокруг себя, – серьезных, уродливых, несчастных. Никогда еще я не сидела рядом с такой занудой, как миссис Кэмпбелл. Гарнетт тоже ужасен – зубрила-педант. Я так устала, что даже говорить не могу; сегодня днем посетила три больших комитета, в каждом из которых подробно разъясняли, как готовить яйца.

До этого были Тодд и Клайв; Клайв вездесущ. Тодд напоминает какое-то первобытное существо, выползающее из болота, грязное и волосатое. Женщины, которые занимаются коммерцией, являются, скорее, исключением в моем мире. Она говорила о «возврате моих денег» в манере Джеральда Дакворта, с той же враждебностью, настороженностью и жадностью, будто весь мир объединился и хочет ее ограбить. Это стяжательство непривлекательно, но его скрашивает отблеск решительности и даже шика. Она, по ее же словам, твердо стоит на ногах и готовит новую газету – мне так надоело, что люди запускают газеты в мае! Дезмонд, например[707]. Но у Тодд нет ни капли его напора. Она считает работу скучной. Ей нравится жизнь. [Шесть слов опущено] флиртует с Осбертом [Ситуэллом], я полагаю. Она похожа на тапира, который своим назойливым носом принюхивается к «Блумсбери».

Ко мне на минутку заглянул Дэди, довольно изможденный и бледный, тоже «делающий деньги». Мы с Леонардом не очень-то преуспели; то есть у Л. нет и лишнего пенни, хотя он пытается заработать; я же чуть ли не мечтаю о том, чтобы мы могли позволить себе большую расточительность. Порой именно это и приходит мне на ум. А что еще? Я очень сомневаюсь, что после «Орландо» смогу написать другой роман. Надо придумать для них новое название.

Обед с Мэри; обед с Клайвом; ужин с Клайвом; чай с Джейн[708], полулежащей в постели, с подушками под ее старой седой головой, очень пожилой и довольно экзальтированной, способной говорить или слушать только 10 минут или около того. Мэри и Джек [Хатчинсон] кичатся своим отполированным до блеска домом и своим достатком: повсюду свежие и сочные букеты цветов, яркие краски, ковры, но все какое-то наносное. Джек начинает говорить, разворачивает повествование к 15:00, а к 15:30 все истории уже рассказаны. Домой, в серость.

18 марта, воскресенье.

Я потеряла свою письменную доску, что служит оправданием худосочности дневника. И правда, я взялась за него сейчас, между письмами, только для того, чтобы сообщить: вчера, в час дня, был закончен «Орландо». Как бы то ни было, краски на холсте. Но до публикации предстоит еще месяца три кропотливой работы, ведь я была неаккуратна, допустила много брызг, а во многих местах и вовсе зияют дыры. Но какое же это приятное, умиротворяющее чувство – написать слово «Конец», а уже в субботу мы отправляемся в путь, и разум мой спокоен.

Я написала эту книгу быстрее всех предыдущих; она, конечно, шуточная, но думаю, что читать ее легко и приятно. Во мне все больше крепнет уверенность, что я никогда не напишу еще один роман. На ум приходят короткие стихотворения. Итак, в субботу мы отправляемся в путешествие по Франции, а вернемся 17 апреля – к началу летнего сезона. Время летит – о да; вот-вот опять наступит лето, а я не устаю этому удивляться. Мир вращается по кругу, и скоро перед глазами снова будет зелень и голубое небо.