Эта сила народная исходит из вечной тренировки голодом, то есть смертью: русский простой человек - крестьянин приучил себя к близости смерти (свидетельство всех лучших писателей), как бы встречая ее на людях (на людях и смерть красна). Вот это чувство бесстрашия перед смертью «на людях» и создает ту «удаль», против которой мякнет и немецкий интеллигент, и даже его превосходное чувство-сознание «Pflicht».
NB. Разобрать Pflicht рядом с той русской народной силой, которую можно назвать удаль послушания, удальское служение или удаль безначалия перед лицом смерти: смертная удаль.
(Смертная удаль.) Мой Аврал должен быть написан и в [книгу] должна быть вписана психология смертной удали.
Постановление ЦК о Зощенко в своей моральной оценке уничтожается откровенным безобразием, издевательством грубым и почти мальчишеским над моралью еврея-интеллигента.
Мудро будет не принимать это на себя, как не принимали мы многое, многое до сих пор, все ниже и ниже спускаясь по лестнице интеллигента к народной стихии, к этому «Сфинксу».
(Валентин, конечно, бежал к немцам как к интеллигентам и добился того, что интеллигент дал ему в морду: с этого разу у него пробудился патриотизм.)
NB. Большевик хочет быть интеллигентом высшим,
сверхинтеллигентом, способным привести в разум и самого «Сфинкса». Он обманул сфинкса «землицей» замечательно: земля стала наша, но не моя (а сфинкс хотел землицы именно себе). И второй раз обманул его родиной: родина наша, а я на костылях и с орденом, а в кабак идти не с чем.
Сфинкс остался в совершенных дураках!
Можно себе представить, какой напряженный момент войны нашей русской, нашего интеллигента с нашим сфинксом, мы сейчас переживаем.
(Но удары судьбы неизменно должны ложиться на голову Сфинкса.)
Сила собственности состоит в том, что она есть творчески-организующее начало жизни, а слабость - что ее свободное развитие (свободная конкуренция) возвращает нас в действие круга стихийных сил (войн). Мы говорим против этого, что человека нельзя вместить всего в природу, закопать его в землю, что и как ни закапывай -макушка его будет видна. И значит, над естественным влечением жить хорошо и с охотой, называемом чувством
У христианина это высшее начало - Христос (Бог).
У коммуниста?
То, за что мы сейчас боремся: весь-человек в своем творчестве.
- Хорошо, - скажете вы, - но весь человек, сливающийся своими творческими личностями в единую творческую личность всего человека, и есть Христос!
- Может быть, - отвечаем мы, - но сейчас мы не можем произнести имя Христа, потому что имя использовано для иных целей и больше не может удерживать человеческие массы от злодейства.
Вчера вечером пошел мелкий дождь, и утро пришло, а дождь все идет. И так весь день.
Вчера вокруг дома собрал маслят, зажарил с картошкой и впервые поел в своем доме. После того провел свет и в тепле первый раз переночевал в своем доме. И, проснувшись утром, достал столик, табуретку и за чаем прочитал из Исаака Сириянина о том, что если в желании своем иметь пределом смерть, то это желание всегда победит (имея в виду подчинить свою страсть Богу).
Эта мысль мною высказана в начале «Падуна».
Заметил, что против курения действует сила самозаговора. Трудность состоит в решимости на самозаговор. Распустился и тянет ужасно, неприлично, унизительно. Стоит, однако, поговорить с собой наедине - и не только не хочется, а даже противно.
Но как трудно остаться с собой наедине!
В этом и есть сила аскетов, и все их ученье в том, чтобы научиться оставаться с собой наедине, или, как они говорят - с Богом.
NB. Прочитать Сириянина с целью понять сущность творческого аскетизма и в чем эта и ныне единственная сила человека, как такового, отличается от аскетизма отцов церкви.
296
Стучат топоры, и очень как-то все по мне, все расставляется в моей душе на свои вечные, предназначенные места, вхожу в себя.
Мне живо вспоминается время жизни моей на хуторе Бобринского в 1902 году. 44 года тому назад, когда мне было 29 лет! А как ясно вспоминаются даже записи.
Помню, записывал тогда, что Бога нужно искать на границе природы, там, где природа кончается и начинается человек.
С тех пор прошло почти полстолетия и оказывается, что с тех пор я так и не отходил от этой темы, и все, написанное мною, было об
этом, и на этой теме я и умнел, и богател.
И так ясно стал теперь этот вопрос, что хоть пиши письмо Иосифу Виссарионовичу о существе, которому мы служим и мучимся, как его назвать: Христос? - Нет, Человек? - Нет. Кто же?
И опять весь день дождь, и опять корзина грибов, маслят и волнушек.
Ссора с травоядной Марией и мир благодаря Лене.