Читаем Дневники. 1946-1947 полностью

Ездили показывать Дунино отцу Вани Никите Петровичу (советский развязный мужик). Поняли, что из Ваниной затеи перегнездить отца ничего не выйдет. Стал и передо мной вопрос о трудности хозяйства в нашем положении. Ляля меня долго мучила своим неверием в нашу дачу: – Зачем же она с таким воодушевлением начала? – думал я и злился: целый год она твердила: «продать и продать». Теперь вижу, она была права, как всякий будет прав, если скажет, что если все смертны, то, значит, и мы тоже умрем.

Раздумье о даче явилось оттого, что в разговоре с Ваней поманила весна под Муромом и дача показалась чечевичной похлебкой, полученной за продажу первенства.

Сила воли. («Сила воли» – это не народное понятие.) Послал на завод вулканизировать камеры. Ваня провозился весь день: доставал в канцелярии бумаги, «оформлял» дело на 8 руб. – Там была в отделе вулканизации Петрулевич, – сказал я, – она без всяких бумаг мне делала такое в полчаса. – У нее была сила воли, – ответил Ваня, – и она могла, а нынешний начальник не может. – Оказалось, что у Петрулевич мужем был Косенков, начальник всех московских автомоб.-ремонтных заводов, и через мужа Петрулевич на заводе имела большую «силу воли». Так в представлении русского парня слабоволие начальника являлось силой воли рабочего.

18 Января. Оттепель. План: за Январь вчерне закончить «Царя» и законсервировать. За Февраль написать сценарий. Март: возвращение к «Царю» – до 7 Апреля (Благовещение). За весну и лето кончить «Царя», составить «Моя страна».

Крещенская оттепель.

18 Января. Оттепель. Дела: 1) Колючая проволока. 2) Резина. 3) Режиссер Згуриди. 4) Воскресенье – выступление

408


в избирательном участке и обед с Никитой. 5) Ограничение Вани. 6) «Советский писатель».

Выступление на избирательном участке. Рассказать об электрической лампочке: это огонь, заключенный в форму.

Все виды человеческого творчества – это тоже огонь (талант), заключенный в форму. Стихи Пушкина <зачеркнуто и город Петра>

Вечером были гости Ив. Ив. Махов и с ним, как всегда, его друг хирург Федор Федорович, Серг. Серг. Туров с женой Лидией Георгиевной (ур. Морозовой) – [лес]. Ник. Ив. Замошкин с женой Ольгой Ник. Пили водку, Махов начал водительствовать, и под его балагурение все здорово подвыпили. – Какой прекрасный вечер! – сказала теща. – Не вижу ничего прекрасного в том, чтобы сидеть вечер с пьяными дураками. – Но ведь большинство же так! – сказала теща.

А какое мне дело до большинства.

– Почему вы такую склонность имеете к большинству? – спросил я.

– Миша, – сказала Ляля, – не дразни мою мать.

Одно только на этом вечере осталось для меня ценное: это когда Махов, болтая, сказал: – Хороша, велика, необходима техника, но душой я все-таки стою за лошадку. – Почему-то и я, – подумалось мне, – но почему? – И ответил себе так, что лошадка все-таки сама бежит, и не всякого даже она и повезет: вот эта правда живой неподменной природы и сохраняется за лошадкой. Природа каждого из нас раздевает, и каждый знает свою природу и во лжи своей тоскует по правде (правда – это природа, и природа есть я сам). Махов едет в автомобиле и мечтает о лошадке, потому что автомобиль – это все для дела, навязанного ему, а лошадка – это он сам, Махов, забитый – это понятно, стремится к себе, к первоисточнику своей жизни, к попам, к родине с лошадкой. Но если он царь природы? если царь, если Сталин все бросят, как не свое? Нет! если

409


царь, то надо царствовать, а не бежать от царства в «природу», а «лошадку» (природу) чувствовать в себе как любовь, правду, истину.

Ванина «Сила воли».

«Канал» – это сила воли Царя природы.

19 Января. Крещенье. Оттепель.

– Человек-то, может быть, как раз и есть то, что мы называем чувством природы. Там все делается то самое, что и мы делаем, но чувствуем только мы. Есть очень дельные люди, но бесчувственные, и если он что-нибудь даже и большое делает, мы их дела не укладываем вместе с сокровищами самого человека.

Чуть-чуть начинаю шевелить душу в ответ на слова мои ежедневные «научи меня любить врагов своих».

Первая ступень к врагу – это: «прости им, они не знают, что творят».

Вторая ступень: все дурное, направленное против меня, отделить от них и от себя, как отделяются ящики при распаковке ценных предметов.

Третья ступень – найти общую с собой сущность и, сложив, отнести ее к Богу нашему.

Итак, три ступени всего, но велик труд их переступить. И этот труд есть величайший в мире творческий труд человека, заключенный в словах: «Научи меня творити волю Твою».

Значит, любить врагов своих возможно, только так трудно, что почти и невозможно. Между прочим, на этом пути, конечно, и война как средство раскрыть ящик с запечатанным в нем сокровищем, война за любовь, священная война.

20 Января. В тепле, как весной, валом валит снег. Дочь Никиты Пшеничного служит «Завгероинями», т. е. заведующей отдела помощи матерям-героиням.

Два раза читал «Царя» (в Пед. институте) и в Лит. музее. В первом случае проф. Покрышкин (геолог), расхвалив

410


Перейти на страницу:

Все книги серии Дневники

Дневники: 1925–1930
Дневники: 1925–1930

Годы, которые охватывает третий том дневников, – самый плодотворный период жизни Вирджинии Вулф. Именно в это время она создает один из своих шедевров, «На маяк», и первый набросок романа «Волны», а также публикует «Миссис Дэллоуэй», «Орландо» и знаменитое эссе «Своя комната».Как автор дневников Вирджиния раскрывает все аспекты своей жизни, от бытовых и социальных мелочей до более сложной темы ее любви к Вите Сэквилл-Уэст или, в конце тома, любви Этель Смит к ней. Она делится и другими интимными размышлениями: о браке и деторождении, о смерти, о выборе одежды, о тайнах своего разума. Время от времени Вирджиния обращается к хронике, описывая, например, Всеобщую забастовку, а также делает зарисовки портретов Томаса Харди, Джорджа Мура, У.Б. Йейтса и Эдит Ситуэлл.Впервые на русском языке.

Вирджиния Вулф

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное
Дневники: 1920–1924
Дневники: 1920–1924

Годы, которые охватывает второй том дневников, были решающим периодом в становлении Вирджинии Вулф как писательницы. В романе «Комната Джейкоба» она еще больше углубилась в свой новый подход к написанию прозы, что в итоге позволило ей создать один из шедевров литературы – «Миссис Дэллоуэй». Параллельно Вирджиния писала серию критических эссе для сборника «Обыкновенный читатель». Кроме того, в 1920–1924 гг. она опубликовала более сотни статей и рецензий.Вирджиния рассказывает о том, каких усилий требует от нее писательство («оно требует напряжения каждого нерва»); размышляет о чувствительности к критике («мне лучше перестать обращать внимание… это порождает дискомфорт»); признается в сильном чувстве соперничества с Кэтрин Мэнсфилд («чем больше ее хвалят, тем больше я убеждаюсь, что она плоха»). После чаепитий Вирджиния записывает слова гостей: Т.С. Элиота, Бертрана Рассела, Литтона Стрэйчи – и описывает свои впечатления от новой подруги Виты Сэквилл-Уэст.Впервые на русском языке.

Вирджиния Вулф

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное

Похожие книги

100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ

Пожалуй, это последняя литературная тайна ХХ века, вокруг которой существует заговор молчания. Всем известно, что главная книга Бориса Пастернака была запрещена на родине автора, и писателю пришлось отдать рукопись западным издателям. Выход «Доктора Живаго» по-итальянски, а затем по-французски, по-немецки, по-английски был резко неприятен советскому агитпропу, но еще не трагичен. Главные силы ЦК, КГБ и Союза писателей были брошены на предотвращение русского издания. Американская разведка (ЦРУ) решила напечатать книгу на Западе за свой счет. Эта операция долго и тщательно готовилась и была проведена в глубочайшей тайне. Даже через пятьдесят лет, прошедших с тех пор, большинство участников операции не знают всей картины в ее полноте. Историк холодной войны журналист Иван Толстой посвятил раскрытию этого детективного сюжета двадцать лет...

Иван Никитич Толстой , Иван Толстой

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное