Читаем Дневники. 1946-1947 полностью

11 Января. Приходил с рукописью мелкий человек в военной форме (Петр Иванович Новицкий), помесь еврея с белорусом. Он был соседом по квартире с Зоей Космодемьянской и теперь этим положением пользуется. Пишет мелкие вещи о попах под фольклор и малограмотно. Ох, и много же этого мелкого человека! сам по себе такой человечишко – комар! но вместе они, собранные, подчиненные, представляют собою физическую основу государства. На них-то вот и надо смотреть с точки зрения всего собранного человека, получающего определенное рабочее назначение. И культивировать надо его в этом служебном направлении, оставляя в стороне понятия и личности и народа.

Здоровье на труд, и труд на здоровье!

Все наше стариковское отношение к выборам, к критикам, цензуре и тому подобным несвободам происходит от несовременного нашего понимания «народа».

В наше время понятие «народ» относилось к источнику власти, теперь народ – это массы, находящиеся под воздействием или влиянием партии, что вполне соответствует пониманию народа при царе до революции.

Состояние народоправства было мостом между царизмом и нынешним положением, диктатурой.

И на практике, издавая, напр., книги, хотя бы для детей, разве главное в оценке книги состоит в признании самих детей? Конечно же, нет. Так почему же книгу для взрослых мы будем отдавать на суд «народа»?

Все понятно, только на практике выходит, что мы отдаем книгу не на суд народа, не на суд партии, а на суд бюрократии. Вот откуда берутся такие порывы, как у покойного Ставского, и теперь Панферова, и, наверно, многих других послать книгу на суд Сталина.

12 Января. Морозы рождественские стоят средние, от 12-20 гр. Понемногу подваливало снежку, и теперь земля хотя и не больно густо, но все-таки и в полях и в лесах под снегом.

402


Победоносцев свою критику парламентского строя основал на двух положениях: 1) на критике рационализма и 2) на том, что не добро лежит в основе природы человека, и добро создается воспитанием.

Наше время не отказывается от положений Победоносцева.

1) Рационализм? Наш рационализм есть не больше, как оборонительная система от реакционной мистики. Исходные же положения о единстве человека в творчестве жизни принимаются на веру.

2) Добро человека, присущее будто бы самой природе человека, признается возможным лишь при условии общественного воспитания.

3) Из этого выходит, что и выборы наши не европейские подкупные, а наши выборы есть система воспитания народа в общественной деятельности и подготовка народа к делу управления государством.

Итак, если раздумать хорошенько, то у нас все обстоит хорошо. Но почему же никак не поднимается навстречу этому хорошему изнутри себя самого «осанна»?

Во-первых, конечно, самое простое – это что, может быть, в основе профессии писателя и природы поэта лежит чувство свободы, и встреча этого личного Хочется с государственным Надо, какого бы ни было оно происхождения, монархического или социалистического, все равно есть борьба (как борьба воды с берегами).

С детства народниками мы были воспитаны для такой борьбы, и в процессе жизни присоединили к этому поэтический талант, ныне привлекаемый для целей пропаганды. Вероятно, в этой встрече поток личного сознания (живой воды) с внутренней необходимостью размывать камни <зачеркнуто: госуд. необходимостью>... противопоставление личному потоку берега общественности и порождает чувство неприязни ... к чему? и не скажешь.

403


Катушка Фауста. Итак, мой Фауст получает в наше время «катушку» (десять лет). Положительный смысл этого в том, что Мефистофель со своими причудами нравственными и философскими, составляющими понятие свободы, исчезает. Фауст, как и всякий зверь, попадает в систему необходимости борьбы за существование. (Помимо того, что должно поэтически само собой «выйти», надо иметь в виду педагогический план повести.)

План:

1) Катушка для Фауста есть природо-общественный корректив, изгоняющий из личности действие Мефистофеля и реализующий ее в правде.

2) Борьба за существование в природе есть борьба за первенство каждого как высшего представителя своего рода: это есть правда природы. Фауст сдает экзамен на первенство человека в борьбе за существование: он царь природы.

3) Но Фауст, проходя школу природы, вышел победителем только потому, что он содержал в себе навыки борьбы за первенство всего человека.

4) И его опыт этот раскрыть в опыте каналоармейцев.

Возражения к нравственной системе: «Катушка Фауста».

Если «Катушка» есть нравственная система, выгоняющая из человека беса своеволия и возвращающая его на путь человеческой правды, то почему же плеть рабовладельца или оглобля свекра в родовой семье не могут [быть] даны тоже как нравственная система?

Потому что и плети и оглобли время прошло. Возражения против такой системы воспитания явились, когда система эта отжила.

Фауст не боится ни кнута, ни оглобли, его Мефистофель боится лишь правды. Так что всякой свободе соответствует своя форма принуждения, отживает не самое принуждение, но лишь форма его, которая в свою очередь определяет новую форму свободы.

404


Перейти на страницу:

Все книги серии Дневники

Дневники: 1925–1930
Дневники: 1925–1930

Годы, которые охватывает третий том дневников, – самый плодотворный период жизни Вирджинии Вулф. Именно в это время она создает один из своих шедевров, «На маяк», и первый набросок романа «Волны», а также публикует «Миссис Дэллоуэй», «Орландо» и знаменитое эссе «Своя комната».Как автор дневников Вирджиния раскрывает все аспекты своей жизни, от бытовых и социальных мелочей до более сложной темы ее любви к Вите Сэквилл-Уэст или, в конце тома, любви Этель Смит к ней. Она делится и другими интимными размышлениями: о браке и деторождении, о смерти, о выборе одежды, о тайнах своего разума. Время от времени Вирджиния обращается к хронике, описывая, например, Всеобщую забастовку, а также делает зарисовки портретов Томаса Харди, Джорджа Мура, У.Б. Йейтса и Эдит Ситуэлл.Впервые на русском языке.

Вирджиния Вулф

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное
Дневники: 1920–1924
Дневники: 1920–1924

Годы, которые охватывает второй том дневников, были решающим периодом в становлении Вирджинии Вулф как писательницы. В романе «Комната Джейкоба» она еще больше углубилась в свой новый подход к написанию прозы, что в итоге позволило ей создать один из шедевров литературы – «Миссис Дэллоуэй». Параллельно Вирджиния писала серию критических эссе для сборника «Обыкновенный читатель». Кроме того, в 1920–1924 гг. она опубликовала более сотни статей и рецензий.Вирджиния рассказывает о том, каких усилий требует от нее писательство («оно требует напряжения каждого нерва»); размышляет о чувствительности к критике («мне лучше перестать обращать внимание… это порождает дискомфорт»); признается в сильном чувстве соперничества с Кэтрин Мэнсфилд («чем больше ее хвалят, тем больше я убеждаюсь, что она плоха»). После чаепитий Вирджиния записывает слова гостей: Т.С. Элиота, Бертрана Рассела, Литтона Стрэйчи – и описывает свои впечатления от новой подруги Виты Сэквилл-Уэст.Впервые на русском языке.

Вирджиния Вулф

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное

Похожие книги

100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ

Пожалуй, это последняя литературная тайна ХХ века, вокруг которой существует заговор молчания. Всем известно, что главная книга Бориса Пастернака была запрещена на родине автора, и писателю пришлось отдать рукопись западным издателям. Выход «Доктора Живаго» по-итальянски, а затем по-французски, по-немецки, по-английски был резко неприятен советскому агитпропу, но еще не трагичен. Главные силы ЦК, КГБ и Союза писателей были брошены на предотвращение русского издания. Американская разведка (ЦРУ) решила напечатать книгу на Западе за свой счет. Эта операция долго и тщательно готовилась и была проведена в глубочайшей тайне. Даже через пятьдесят лет, прошедших с тех пор, большинство участников операции не знают всей картины в ее полноте. Историк холодной войны журналист Иван Толстой посвятил раскрытию этого детективного сюжета двадцать лет...

Иван Никитич Толстой , Иван Толстой

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное