Читаем Дневники. 1946-1947 полностью

30 Декабря. Ездить ни в метро, ни в трамваях невозможно, так все забито народом: все готовятся к празднику. У нас - увы! - нет праздника, потому что Ляля признает праздники только церковные. Я подчиняюсь, потому что ведь Ляля ведет меня на этом пути, меня слепого. Но чувствую, что выключение себя из общих праздников очень пахнет сектантством. Христианские праздники духовноэстетические постепенно растворили в себе церковный быт: так и получалось, что помолятся в церкви, а потом домой за ветчину; тогда хоть помолятся, а теперь, не молясь, и не за ветчину даже, а только за «сухой паек» - и то празднуют. А мы? У нас сейчас пост. Наверно, так надо, но хочется под Новый год вместе со всеми напиться и буйствовать, и танцевать где-нибудь на площади...

31 Декабря. Раздумывал ночью о сценарии своем, помышляя о работе Кулешова с Шкловским и почему у них не должно выйти живой картины. Потому что они берут кадры свои из головы и так создают нечто неживое, отвлеченное. Тут же в первый раз в жизни я понял, почему художники-живописцы являются рабами своей натуры. Оказывается, не затем нужна им натура, чтобы выписывать ее правильно, а чтобы сохранить в красках тот жар души, который поднимается в момент восприятия. И вот почему лично я всю жизнь держался своей натуры, и вот почему вышла у меня «Кладовая солнца».

Вечером позвали «кузин», встретили с ними Новый год, они у нас по-родственному переночевали.

Я слегка захворал, ночь провел в кошмарных снах, и так начался 1947 год.



1947


Январь


1 Января. Все поехали, наши и Игнатовы, к Удинцевым в Соломенную Сторожку и вернулись к обеду.

Вечером пришел Яшин Александр Яковлевич, поэт с женой, очень симпатичная пара. Пришел К. С. Родионов. Ночью буйствовал поэт Луговской так бешено, что слетел и рассыпался лепесток от люстры.

2 Января. Возобновились морозы, вероятно рождественские. День просверкал золотой.

Решили послать Ефр. Павл. телеграмму: «Поздравляем Новым годом, сердечно целуем. Валерия и Михаил Пришвины». Инициатива в этом была от Ляли, но тоже Ляля сказала, что мириться духовно – да, а встречаться ни в коем случае: это невозможно.

3 Января. Морозы рождественские. Показался конец работы, но еще не показалась ее значительность.

Вспоминаешь, сколько было случаев, когда что-нибудь вздумается неверное, и его не выполнишь только отдаваясь чувству «не хочется» (была одна фельдшерица, была одна учительница, одна еврейка, да и мало ли!). Сколько было такого: не захотелось, и спасся от ужасной гадости. Наоборот, я не помню ни одного случая, когда я бы раскаялся от того, что сделал, как хочется: ни одного случая! - А у меня наоборот! – ответила Ляля. – Значит, ты человек по природе более правильный.

4 Января. Царя Соломона, болеющего гриппом, посетила царица Савская с двумя детьми (художница Зелинская-Платэ Раиса Николаевна, дочь академика Зелинского).

397


5 Января. Последнюю главу «Аврал» перед последней частью откладываю и начинаю последнюю часть «Пленная вода».

С первого дня Нового года не выхожу из дому, грудь заложена, изредка кашляю, чувствую слабость – ни здоров, ни болен.

Происходят выборы в РСФСР нашим способом, путем разных плотин и дамб складывается сила, подобная стихийным силам, но порождаемая только человеком как совокупностью. Внутри этой силы каждый элемент ее борется за свое первенство, и это движение каждой части к первенству составляет особенность силы человеческого общества сравнительно с силами природы, называемыми стихиями (ветер, вода, огонь).

Впрочем, не только человеческая сила, но и всякая органическая жизнь построена на том же самом движении к первенству, и каждый лист на дереве, благодаря этому, стремится к единству организма по-своему.

Человек в своем движении сглаживает эту борьбу всей природы за первенство, и потому вещи, которые он создает, – мертвые вещи (рукотворные, «фабричные» и т. п.), имеющие служебное или полезное назначение. И все, что делает человек, лишено этой внутренней борьбы за первенство, в том числе и сам человек (чиновник, партчеловек), создаваемый силой общественности.

Наше устремление к «природе» есть стремление к тому, чтобы вырваться из тисков механизации и включить себя в среду, основным принципом которой есть борьба за первенство. Это мечта людей или усталых, или нетерпеливо-гордых (Толстой).

Нет! пример природы нас должен вдохновлять не к побегу из среды человеческой, а к борьбе за единство по-своему: каждый из нас, глядясь в природу, как в зеркало, должен узнать сам себя и таким, узнанным, действовать за идею единства в обществе как живой, а не механизированный человек.

398


Борьба за такого человека (личность) ничуть не противоречит идеям коммунизма, но практика этой борьбы за личность может враждебно встретиться с практикой борьбы за единство.

Аврал – это единство. 

Зуек – личность.

6 Января. Сочельник. Все еще не выхожу, а за неделю, вижу, побелели крыши, подсыпало снежку.

Перейти на страницу:

Все книги серии Дневники

Дневники: 1925–1930
Дневники: 1925–1930

Годы, которые охватывает третий том дневников, – самый плодотворный период жизни Вирджинии Вулф. Именно в это время она создает один из своих шедевров, «На маяк», и первый набросок романа «Волны», а также публикует «Миссис Дэллоуэй», «Орландо» и знаменитое эссе «Своя комната».Как автор дневников Вирджиния раскрывает все аспекты своей жизни, от бытовых и социальных мелочей до более сложной темы ее любви к Вите Сэквилл-Уэст или, в конце тома, любви Этель Смит к ней. Она делится и другими интимными размышлениями: о браке и деторождении, о смерти, о выборе одежды, о тайнах своего разума. Время от времени Вирджиния обращается к хронике, описывая, например, Всеобщую забастовку, а также делает зарисовки портретов Томаса Харди, Джорджа Мура, У.Б. Йейтса и Эдит Ситуэлл.Впервые на русском языке.

Вирджиния Вулф

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное
Дневники: 1920–1924
Дневники: 1920–1924

Годы, которые охватывает второй том дневников, были решающим периодом в становлении Вирджинии Вулф как писательницы. В романе «Комната Джейкоба» она еще больше углубилась в свой новый подход к написанию прозы, что в итоге позволило ей создать один из шедевров литературы – «Миссис Дэллоуэй». Параллельно Вирджиния писала серию критических эссе для сборника «Обыкновенный читатель». Кроме того, в 1920–1924 гг. она опубликовала более сотни статей и рецензий.Вирджиния рассказывает о том, каких усилий требует от нее писательство («оно требует напряжения каждого нерва»); размышляет о чувствительности к критике («мне лучше перестать обращать внимание… это порождает дискомфорт»); признается в сильном чувстве соперничества с Кэтрин Мэнсфилд («чем больше ее хвалят, тем больше я убеждаюсь, что она плоха»). После чаепитий Вирджиния записывает слова гостей: Т.С. Элиота, Бертрана Рассела, Литтона Стрэйчи – и описывает свои впечатления от новой подруги Виты Сэквилл-Уэст.Впервые на русском языке.

Вирджиния Вулф

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное

Похожие книги

100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
100 рассказов о стыковке
100 рассказов о стыковке

Р' ваших руках, уважаемый читатель, — вторая часть книги В«100 рассказов о стыковке и о РґСЂСѓРіРёС… приключениях в космосе и на Земле». Первая часть этой книги, охватившая период РѕС' зарождения отечественной космонавтики до 1974 года, увидела свет в 2003 году. Автор выполнил СЃРІРѕРµ обещание и довел повествование почти до наших дней, осветив во второй части, которую ему не удалось увидеть изданной, два крупных периода в развитии нашей космонавтики: с 1975 по 1992 год и с 1992 года до начала XXI века. Как непосредственный участник всех наиболее важных событий в области космонавтики, он делится СЃРІРѕРёРјРё впечатлениями и размышлениями о развитии науки и техники в нашей стране, освоении космоса, о людях, делавших историю, о непростых жизненных перипетиях, выпавших на долю автора и его коллег. Владимир Сергеевич Сыромятников (1933—2006) — член–корреспондент Р РѕСЃСЃРёР№СЃРєРѕР№ академии наук, профессор, доктор технических наук, заслуженный деятель науки Р РѕСЃСЃРёР№СЃРєРѕР№ Федерации, лауреат Ленинской премии, академик Академии космонавтики, академик Международной академии астронавтики, действительный член Американского института астронавтики и аэронавтики. Р

Владимир Сергеевич Сыромятников

Биографии и Мемуары