Дневники. 1946-1947

Думаю об этом смещении планов и представляю себе, как сеятель, подготовив почву удобрением и взрыхлением, бросает в нее семена; после того он уходит, предоставляя каждому зерну бороться за жизнь свою самостоятельно. Так делает все сила божественная, а сила демоническая нарушает эту гармонию, вмешивается и смещает планы творчества, подменяя волю Божью своей (искушение Христа). У демона тоже что-то получается (механизация).

Истощился идеал, стали мы с голоду все эгоистами.

9 Марта. Утро пасмурное, к вечеру солнце, весна ослепительная. И есть переулочки в Замоскворечье, где сохраняется тишина и в какую-то минуту перед самым вечером в сумраке можно встретить себя самого в детском виде и наслаждаться счастьем детства под чудесный говорок засыпающих галок.

Все Замоскворечье рушит снег с крыш. На крыше дома в снегах таится Агафон, и оттуда слышится: – Ёб, ёб! – Девушка с лопатой внизу ожидает падающий снег. К ней подходит с лопатой другая: – Ну, что Агафон? – Что Агафон, – повторяет эта, – ёб, ёб, кричит, а снег не дает.

440

Наконец освободили мою машину, и Ваня увез Жульку к Пете.

День раздачи щенков, вечером пришла Раиса и взяла своего, кличка этой сучки будет «Муза Пришвина».

Воспоминание с явлением смысла нашей встречи с Кулешовым: формализм – это попытка рационализировать самые истоки творчества, это мефистофельская потеха, это форма явления духа, идущего сотворить зло и творящего против воли добро (т. е. зло его идет в пользу творчества и тем становится добром, а сам дух отрицания остается ни с чем).

В тот момент, когда Кулешов предложил все сцены моей пьесы с помощью ножниц и клея распределить на три полосы и потом все перестроить по-новому, я понял те сцены Фауста, когда он смеется над всемогущим бессилием Мефистофеля. И чувствовал я в себе сам, как Фауст, всемогущество божественной силы. Мало того-о! я понял даже, почему, наделав на земле столько гадостей, от Маргариты до канала, Фауст был все-таки прощен: не за дела он был прощен, а за веру свою в Бога живого.

Бульдожинка (сюжет рассказа в детский журнал «Золотая медаль»).

Нора моя получает госснабжение, и если происходит собачья выставка, я должен ее выставлять. Мне было известно, что Нора моя совершенный по форме своей спаниель (описание). Но... бульдожинка.

На выставке встречается главный собачий судья Чумаков. – А. А.! – говорю я, – вы будете судить? – Нет, – говорит, – спаниелей не я сужу. Назвал судей. Посмотрел Нору. – Да все равно, кто бы ни судил, такой другой нет: золотая медаль обеспечена. – Нет, – ответил я, – у нее бульдожинка. – Он поглядел в рот Норе и покачал головой. – Золотую не дадут. – Не дадут золотую, а серебряную я сам не возьму. Не хочу ничего. Зарегистрируйте, – я

441

проводил на выставку. И кончено. Бульдожинка не мешает быть ей производительницей, корм будут давать. – Конечно, будут, и зарегистрировать можно, только я вам не советую уходить. Я поглядел на него и вижу, он мне подмигнул. – Как?! – подумал я про себя, – неужели и Чумаков плут? А он мне, еще раз подмигнув, наклонился к уху и шепнул: – Ведите на ринг, бульдожинку судьи, может быть, и проглядят.

Я растерялся и, поглядев на него, пошел в сторону ринга.

Чумаков живет где-то за городом, чуть ли не в глиняной хате: спит на ящике, покрытом ковром, у него любимые собаки, кисть охотничьего художника, влюбленная в него жена и гитара. Человек он совершенно неподкупный, и вдруг подмигнул! Я растерялся, подумал: значит, так бывает! Нечего мне разыгрывать тоже честного дурачка. И вышел на ринг.

Мы, спаниелисты, стали один за другим и повели по кругу своих собак. Было три судьи. На первом кругу один судья всмотрелся в мою Нору и весь второй круг не отрывал от нее глаз, на втором кругу второй судья влюбился в Нору, на третьем кругу все три судьи подошли ко мне и попросили провести ее отдельно.

10 Марта. Весь день валом валит снег. Осенью листья остались на деревьях, говорили о голоде. Теперь летит снег, и говорят об урожае.

«Большая семья» читается Ереминым, Фединым, сегодня дам Перцову. На днях передам Михайлову.

От автора. Задача автора была написать киноповесть так, чтобы она, предназначенная для экрана или сцены, оставалась и повестью для чтения. Не расставаясь с читателем, автор предлагает вещь режиссеру как технически легкоприспособляемый материал.

Итак, надо решить:

442

1) Интересна ли эта киноповесть в чтении, вернее, есть ли это произведение искусства.

2) Пригодна ли она для приспособления к показу на экране или сцене.

3) Есть ли в киноповести «Большая семья», предназначаемой для молодежи и народа, достаточно воспитательных начал, оправдывающих усилия для широкого распространения.

<На первом развороте новой тетради Если будет вода и в ней ни одной рыбки – я не поверю воде. И пусть в воздухе кислород, но не летят в нем ласточки – я не поверю этому воздуху. И лес без зверей с одними людьми – это не лес, и тростник без диких уток, и жизнь без таящегося в ней Слова – все это только материал для кино>