Читаем Дневники. 1946-1947 полностью

3-го Марта в понедельник читал сценарий Игреневу, двум Елагиным и Шильдкрету. Определилось название формы произведения: «киноповесть», сделаны поправки. 4-го снес Леночке в переписку. Сегодня, 5-го, получу, сделаю поправки и 6-го вручу работу Еремину с такими словами: – Дмитрий Иванович! я совершенно уверен в вашем добром расположении ко мне и готовности во всем мне помочь. Но с самого начала я заметил в вас некоторую робость, как будто я, мальчик от литературы, должен пройти невероятное испытание по назначению Бабы-Яги. Имейте в виду, что этой робости в отношении Яги я совершенно не чувствую. Мне заказан был сценарий литературный, но не режиссерский, т. е. я должен создать вещь для читателя, вещь, из которой режиссер сделает сценарий для зрителя. <Зачеркнуто: Я написал киноповесть, которая интересует меня своей литературной судьбой, но не сценической.> Свою киноповесть я не составлял для сцены, как делает большинство, а создавал литературную форму киноповести, имея в виду главным [образом] читателя от кинематографа. Я не предвижу требований поправок... Еже писах – писах!* <3ачеркнуто:

* «Еже писахъ – писахъ» (пер. на старосл. с лат.): Quod scripsi, scrips! – «что написал, то написал», знаменитая фраза, приписываемая Понтию Пилату.

437


и поправок никаких я делать не намерен под давлением, как не делал никогда в литературе.> Моя работа закончена, и я должен получить полное вознаграждение за этот мой честный труд и совершенно исключаю требования поправок в нем со стороны. Если же сценарий будет назначен для постановки, то я, конечно, готов всецело отдаться в распоряжение кинематографа.

6 Марта. Пасмурно и тепловато с утра, а потом опять метель.

Фауст под конец задумал устроить земной рай, и в высший момент его восторга: – Прекрасное мгновенье, остановись! – его мечта о канале превращается в факт могилы: творчество и действительность распадаются. Однако, несмотря на положение Филемона и Бавкиды, Фауст находит себе высшее оправдание, точно такое же, как в «Медном всаднике» находит себе оправдание Петр: – Красуйся, град Петров! – Там и тут проблема личности и общества .разрешается в пользу общества, причем исключительно благодаря скачку авторов: Гете скачет через Филемона с Бавкидой, Пушкин через Евгения.

Приходил Глеб Удинцев и исповедовался Ляле. Он говорил, что когда слушает родных, нападающих на большевиков, то не понимает, во имя чего они их отвергают: ведь он же не знает того положительного, с точки зрения чего они обвиняют.

Контрреволюция приближается по трупам людей, погибающих от голода, и первое страшное ее нападение – это что не дай Америка продовольствия и оружия, война бы кончилась в пользу немцев в 42 г. <приписка: и еще, что хлеб у нас был, но его правительство за границу отправляло>.

Поправляю переписанную «Большую семью» и теряю суждение свое о ней: оба чтения ничего не дали. Буду просить прочесть Федина.

438


7 Марта. День просверкал.

С утра ничего не поймешь, куда пойдет день, на ясно или опять пойдет снег.

Замечаю, что весна в душах людей современных стала раньше наступать, чем в далекие времена, когда жизнь была спокойная. Тогда в феврале никто в городе не говорил о весне, а теперь (по старому сейчас только февраль) со всех сторон слышишь: весна.

Вчера сдал «Большую семью» в киностудию, Еремину, Федину и сговорился с Перцовым: он возьмет читать 11-го. После их чтения дам в «Октябрь» и Михайлову.

Сегодня мысль, прикованная к волкам с 21-го Января, освободилась. Итак, сценарий отнял 1/2 месяца (около 4-х листов).


С неделю тому назад на какой-то улице я услышал этот первый звук первой моей ранней весны: это воробей чирикает невидимый.


8 Марта. Женский день.

Кулешову Льву Владимировичу: – Художественное произведение многопланно в отношении автора и безгранично в отношении читателя, зрителя, слушателя: сколько читателей, столько и «планов». Расположение этих планов делается автором в строжайшем порядке под воздействием неизвестной нам силы, которую в просторечии называют «талантом», 

439


порождаемой природой, или Богом (художник по природе своей, художник Божией милостью). Вся тайна этой неведомой силы, по-видимому, состоит в размещении планов. Использовать художественное произведение можно всесторонне, но малейшее прикосновение к размещению планов расстраивает произведение и лишает его влияния. Формализм и есть вмешательство разума в расположение планов.

Когда я прочитал Кулешову «Большую семью», он признал ее отличным художественным произведением, но малограмотным в отношении кинематографа. – Как же быть? – спросил я. – Нужно, – ответил он, – взять три полоски, выписать на них все сцены и потом по-новому кинематографически разместить. Я испугался и не дал ему размещать.

Перейти на страницу:

Все книги серии Дневники

Дневники: 1925–1930
Дневники: 1925–1930

Годы, которые охватывает третий том дневников, – самый плодотворный период жизни Вирджинии Вулф. Именно в это время она создает один из своих шедевров, «На маяк», и первый набросок романа «Волны», а также публикует «Миссис Дэллоуэй», «Орландо» и знаменитое эссе «Своя комната».Как автор дневников Вирджиния раскрывает все аспекты своей жизни, от бытовых и социальных мелочей до более сложной темы ее любви к Вите Сэквилл-Уэст или, в конце тома, любви Этель Смит к ней. Она делится и другими интимными размышлениями: о браке и деторождении, о смерти, о выборе одежды, о тайнах своего разума. Время от времени Вирджиния обращается к хронике, описывая, например, Всеобщую забастовку, а также делает зарисовки портретов Томаса Харди, Джорджа Мура, У.Б. Йейтса и Эдит Ситуэлл.Впервые на русском языке.

Вирджиния Вулф

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное
Дневники: 1920–1924
Дневники: 1920–1924

Годы, которые охватывает второй том дневников, были решающим периодом в становлении Вирджинии Вулф как писательницы. В романе «Комната Джейкоба» она еще больше углубилась в свой новый подход к написанию прозы, что в итоге позволило ей создать один из шедевров литературы – «Миссис Дэллоуэй». Параллельно Вирджиния писала серию критических эссе для сборника «Обыкновенный читатель». Кроме того, в 1920–1924 гг. она опубликовала более сотни статей и рецензий.Вирджиния рассказывает о том, каких усилий требует от нее писательство («оно требует напряжения каждого нерва»); размышляет о чувствительности к критике («мне лучше перестать обращать внимание… это порождает дискомфорт»); признается в сильном чувстве соперничества с Кэтрин Мэнсфилд («чем больше ее хвалят, тем больше я убеждаюсь, что она плоха»). После чаепитий Вирджиния записывает слова гостей: Т.С. Элиота, Бертрана Рассела, Литтона Стрэйчи – и описывает свои впечатления от новой подруги Виты Сэквилл-Уэст.Впервые на русском языке.

Вирджиния Вулф

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное

Похожие книги

100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
100 рассказов о стыковке
100 рассказов о стыковке

Р' ваших руках, уважаемый читатель, — вторая часть книги В«100 рассказов о стыковке и о РґСЂСѓРіРёС… приключениях в космосе и на Земле». Первая часть этой книги, охватившая период РѕС' зарождения отечественной космонавтики до 1974 года, увидела свет в 2003 году. Автор выполнил СЃРІРѕРµ обещание и довел повествование почти до наших дней, осветив во второй части, которую ему не удалось увидеть изданной, два крупных периода в развитии нашей космонавтики: с 1975 по 1992 год и с 1992 года до начала XXI века. Как непосредственный участник всех наиболее важных событий в области космонавтики, он делится СЃРІРѕРёРјРё впечатлениями и размышлениями о развитии науки и техники в нашей стране, освоении космоса, о людях, делавших историю, о непростых жизненных перипетиях, выпавших на долю автора и его коллег. Владимир Сергеевич Сыромятников (1933—2006) — член–корреспондент Р РѕСЃСЃРёР№СЃРєРѕР№ академии наук, профессор, доктор технических наук, заслуженный деятель науки Р РѕСЃСЃРёР№СЃРєРѕР№ Федерации, лауреат Ленинской премии, академик Академии космонавтики, академик Международной академии астронавтики, действительный член Американского института астронавтики и аэронавтики. Р

Владимир Сергеевич Сыромятников

Биографии и Мемуары