Читаем Дневники. 1946-1947 полностью

Помню, мать моя была иногда с большими мрачными, черными глазами как потерянная, и нам было тогда страшно. Такие дни внутреннего расстройства и у меня бывают, и их Ляля знает. В эти дни обычная любовь к ней и чувство гордости покидают меня, и как злая сила, отнявшая у меня Лялю, выступает теща. Когда это настроение проходит, мне за него бывает стыдно. Сейчас оно проходит, и мне за себя уже стыдно. Хорошо, что Ляля не читает моих дневников.

25 Июня. И еще такой жаркий тихий день. Кукушка напела мне 50 лет жизни. Увидел первую землянику и поднес ее теще. Работа по «Царю» все еще сводится к усвоению написанного, собиранию в себе единства всей вещи. Теперь остается написать, имея в виду свободу в письме, легкость в чтении, доступность всем, как в «Кладовой солнца».

26 Июня. Утро, как и вчера, золотое. Болезнь маленького человека, слава Богу, прошла; проснувшись, почувствовал прежнюю любовь к Ляле, обнял ее сонную и со стыдом отказался от своего маленького человека, ведущего смешную войну с тещей. Это «маленький человек» дается в наказание всем, кто способен шириться душой. Ясно вижу его в моей матери, в брате Саше, в Сереже. Вероятно, в том или ином значении он живет в душе каждого человека и вполне отвечает тому, что называется «самолюбием», с той разницей, что какая-то доля самолюбия признается необходимой («никуда человечек: у него совсем нет самолюбия»), а «маленький человек» в лучшем случае признается как необходимость, как факт: «все мы люди, все мы человеки, ничего не поделаешь!».

Ездил по жаре в Звенигород, привез землеустроителей и, кажется, обошел истинного «маленького человека», представителя Академии наук Шахновского (самолюбивый трус).

По этому случаю явились размышления о природе власти. С двух сторон я подошел к этому. Началось с 

572


землеустроителя Сергея Александровича Бурова: у него 12 лет тому назад умерла жена, и сколько-то лет до ее смерти он уже должен был делать всю женскую работу, стирать белье и т. д. Дочь 12-ти лет умерла от менингита. Во время войны Буров пошел добровольцем, партизаном и после войны остался стариком без дома с сердечной астмой и отдался службе всей душой.

Так, утратив свой личный дом, он полезно для общества превратился в землеустроителя, стал орудием власти, и можно сказать, что личность его, душа его стала властью, он стал жить не как ему Хочется, а как ему Надо.

Взять моего любимого физика Реомюра, который, утратив себя, свою живую душу, превратился в полезный обществу термометр, орудие власти человека над здоровьем, отчасти погодой и т. п. Такого рода переход от личного человека к общему выражается евангельским «нет большей любви, как отдать душу за други своя». Таким образом, личная душа человека, накопляясь, обращается в общественное богатство, называемое властью.

Два года тысяча рабочих на моих глазах делала Каменный мост и сделала: мы их не знаем, кто делал, а мост стал орудием власти человека над водой реки Москвы. И так все строители лично умирали, чтобы в Москве объявился Каменный мост.

<Вымарано: И миллионы людей умирали, чтобы создать Сталина («за Сталина!»), представителя всей власти СССР.>

Таков и естественный, и божественный порядок образования власти. Но есть и какой-то другой порядок, назовем его порядком демоническим. Это порядок не образования или производства, а потребления власти, не жертва личностью, душой, а напротив, захват власти для себя лично, для своего индивидуального пользования. «Нет власти, аще не от Бога» есть боевой клич истинной власти с демонами-похитителями... И вот рабочие дома отдыха Академии не потому ненавидят Шахновского, хитрого еврея, что он им каждому естественно неприятен,

573


как представитель власти, т. е. общего начала, общего Надо, в которое, умирая, должно войти каждое Хочется, каждая личность; они, учитывая это естественное обстоятельство, судят его как похитителя власти, чувствуя в существе своем, что при другом, настоящем представителе власти их работа была бы полезнее.

(NB. Бодров сегодня сказал: – Если какие рабочие моют руку директора, то значит, они идут против товарищей.)

Итак, борьба за власть есть борьба тех, кто отдал душу свою за общее дело людей, с теми, кто похитил ее для себя. Путь Ленина – Сталина есть сплошь путь жертвы личной для общего дела.

Вспомнить: начало этой религии марксизма было в проповеди Плеханова о коренном превосходстве «экономического фактора» и второстепенной роли личности в истории. И в конце концов практическая демонстрация этого в поведении Сталина, увенчавшего аскетическое направление всей революционной интеллигенции. Между прочим, характер этого поведения революционной интеллигенции почти сливается с характером православного духовенства, если сравнивать его с католичеством.

Перейти на страницу:

Все книги серии Дневники

Дневники: 1925–1930
Дневники: 1925–1930

Годы, которые охватывает третий том дневников, – самый плодотворный период жизни Вирджинии Вулф. Именно в это время она создает один из своих шедевров, «На маяк», и первый набросок романа «Волны», а также публикует «Миссис Дэллоуэй», «Орландо» и знаменитое эссе «Своя комната».Как автор дневников Вирджиния раскрывает все аспекты своей жизни, от бытовых и социальных мелочей до более сложной темы ее любви к Вите Сэквилл-Уэст или, в конце тома, любви Этель Смит к ней. Она делится и другими интимными размышлениями: о браке и деторождении, о смерти, о выборе одежды, о тайнах своего разума. Время от времени Вирджиния обращается к хронике, описывая, например, Всеобщую забастовку, а также делает зарисовки портретов Томаса Харди, Джорджа Мура, У.Б. Йейтса и Эдит Ситуэлл.Впервые на русском языке.

Вирджиния Вулф

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное
Дневники: 1920–1924
Дневники: 1920–1924

Годы, которые охватывает второй том дневников, были решающим периодом в становлении Вирджинии Вулф как писательницы. В романе «Комната Джейкоба» она еще больше углубилась в свой новый подход к написанию прозы, что в итоге позволило ей создать один из шедевров литературы – «Миссис Дэллоуэй». Параллельно Вирджиния писала серию критических эссе для сборника «Обыкновенный читатель». Кроме того, в 1920–1924 гг. она опубликовала более сотни статей и рецензий.Вирджиния рассказывает о том, каких усилий требует от нее писательство («оно требует напряжения каждого нерва»); размышляет о чувствительности к критике («мне лучше перестать обращать внимание… это порождает дискомфорт»); признается в сильном чувстве соперничества с Кэтрин Мэнсфилд («чем больше ее хвалят, тем больше я убеждаюсь, что она плоха»). После чаепитий Вирджиния записывает слова гостей: Т.С. Элиота, Бертрана Рассела, Литтона Стрэйчи – и описывает свои впечатления от новой подруги Виты Сэквилл-Уэст.Впервые на русском языке.

Вирджиния Вулф

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное

Похожие книги

100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 рассказов о стыковке
100 рассказов о стыковке

Р' ваших руках, уважаемый читатель, — вторая часть книги В«100 рассказов о стыковке и о РґСЂСѓРіРёС… приключениях в космосе и на Земле». Первая часть этой книги, охватившая период РѕС' зарождения отечественной космонавтики до 1974 года, увидела свет в 2003 году. Автор выполнил СЃРІРѕРµ обещание и довел повествование почти до наших дней, осветив во второй части, которую ему не удалось увидеть изданной, два крупных периода в развитии нашей космонавтики: с 1975 по 1992 год и с 1992 года до начала XXI века. Как непосредственный участник всех наиболее важных событий в области космонавтики, он делится СЃРІРѕРёРјРё впечатлениями и размышлениями о развитии науки и техники в нашей стране, освоении космоса, о людях, делавших историю, о непростых жизненных перипетиях, выпавших на долю автора и его коллег. Владимир Сергеевич Сыромятников (1933—2006) — член–корреспондент Р РѕСЃСЃРёР№СЃРєРѕР№ академии наук, профессор, доктор технических наук, заслуженный деятель науки Р РѕСЃСЃРёР№СЃРєРѕР№ Федерации, лауреат Ленинской премии, академик Академии космонавтики, академик Международной академии астронавтики, действительный член Американского института астронавтики и аэронавтики. Р

Владимир Сергеевич Сыромятников

Биографии и Мемуары
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное