Читаем Дневники. 1946-1947 полностью

И только взял себе это в ум, как и в самом деле: получается какой-то смысл в словах противника и стала понятна та сторона.

Так вот согласился раз, два, а там пошло и пошло. И когда прошло время, то увидел себя самого как будто со

79

стороны - экий ежик какой, подумал сам о себе, чего это я так фыркался: не разбою же нас учат, а просят, уговаривают делать полезную вещь.

Анна к Зуйку и всем, как Ляля: «что же ты не сказал» или «что же ты не сделал»?

Как будто каждый человек сам во всем виноват и есть причина всего (к ссылке на объективные причины - нет объективных причин).

14 Марта. Евдокия.

Вчера 1-е вливание глюкозы, ходил 5 часов, не спал после обеда. Чувствовал себя превосходно, а спал все так же неважно.

Начал работу над Падуном - если бы это в последний раз!

Никогда не было мне таких счастливых условий жизни: весна, и Ляля со мной без всякой помехи, и леса мои возле дома, и любимая работа, и никаких забот о еде. Что еще надо человеку? Только одно, что заслужил это счастье, а не украл. На этот вопрос могу ответить лишь после того, как напишу «Падун»: напишу - заслужил, не напишу - украл.

Вчера на прогулке одна штанина у меня спустилась, другая осталась подобранной. Встретился мальчишка и говорит: - Одна портка ворует, другая торгует.

Названы и показаны источники общественного зла: у них капиталистический, индивидуализм, у нас социалистический тоталитаризм. И оба эти зверя исполнены самых добрых намерений: там личность в идеале, тут общество.

Жизнь человеческая. Люди как будто стоят все в очереди перед магазином, в котором находится жизнь. И каждый в очереди, получив своей паек, отходит и, вкушая, кончается, не зная, за чем он стоял, ждал и вкушал.

Слушая этот разговор, Зуек вспомнил семгу, как она стремится вверх через порог: ей так хочется и так это надо.

80

- И чего стоят с испокон веков, - продолжим разговор, - чего ждут?

- Хочется! - ответил Зуек.

- Вот, вот, засмеялись, каждому чего-то хочется, и спутает, и не понимает, за чем стоял, чего хотел.

- Значит, так надо, - ответил Зуек.

Теперь каждый живет, как ему хочется, и весь-человек должен смотреть за ним - не во вред ли всем его «хочется». Только и занят тем весь-человек, что глядит за каждым и поправляет, как надо.

А когда придет время и перекуют человека, то каждый человек будет жить как надо, и весь-человек заживет, как ему хочется.

Если в Греции отступятся англичане, власть будет захвачена коммунистами - в том и другом случае выступают «тотализаторы» во имя своей правды, не считаясь с простым человеком (слово, сказанное Черчиллем).

Теперь следует разобрать, кто же этот «простой» человек, определяющий справедливые выборы. Есть ли это фикция демократии точно такая же, как «пролетарий» - фикция коммунистов, или же «простой» не только фикция, а действительность.

Мы знаем, во-первых, что коммунист, выставляя пролетария, отрицает «простого», считая его фикцией буржуазии. Если взять нашу действительность, то «мужик» - это «простой» человек (хороший, простой), если же взять рабочего, то это «пролетарий».

С простым человеком связан очаг, с пролетарием -о бще ственно сть, гражданств енно сть.

NB. В настоящий момент (46 год) «пролетарий» - это рабочее слово государственности, а «простой» - личного начала, семьи и пр.

15 Марта. Вчера на вечерней прогулке Ляля сказала: - С нетерпением жду солнечного дня. - А почему солнечного? - спросил я. - Зачем так выскакивать, в природе все

81

совершается закономерно, и наше дело понимать и различать дни. Посмотри сейчас на небо, вон там даже и через деревья видно, что такого серого неба не могло быть раньше: по-моему, это небо уже переход от весны света к воде.

Мы зашли к леснику, узнали, что тетеревов мало, но вальдшнепов много. Взяли адреса в Дунине на случай, если захочется здесь жить и летом.

Твердо держим линию самооздоровления: глюкоза, пять часов ходить и спать перед обедом.

С утра нависло, темнеет, теплеет. Идет снежок, но в лесу свой снег: это, подтаивая, падают комья снега, разбиваясь друг о друга в пыль.

Два дерева росли тесно рядом: сосна-пионер и под тенью ее елка. Долго они мучили друг друга. Наконец пришли дровосеки и срезали: елку пониже, так что мне теперь удобно было сесть отдохнуть, а сосну повыше. И так, сев на еловый пень, я теперь с удобством прислонился спиной к сосне и стал ожидать вальдшнепов.

Зимой от снежного груза многие деревья согнулись арками через дорожку. Весною они разогнулись, выпрямились. Но одно дерево и весной не вернулось в свое положение и осталось. Так лето прошло и сучья его, направленные вниз, в тень стали хиреть, а которые вверх стоят, как внуки на гнутой спине старого деда, тянутся вверх. Сколько-то лет прошло, и теперь на старой спине целый лес вырос, а внизу над головой прохожих одни торчки.

Поищи прямую палочку в лесу: издали сколько их пряменьких, а подойдешь - нет ни одной даже и близко к хорошему. Вот и подумаешь, что так и все совершенное, прекрасное, доброе не где-нибудь на стороне, а в тебе самом дано, как задача: найди это и обрадуйся.

Перейти на страницу:

Все книги серии Дневники

Дневники: 1925–1930
Дневники: 1925–1930

Годы, которые охватывает третий том дневников, – самый плодотворный период жизни Вирджинии Вулф. Именно в это время она создает один из своих шедевров, «На маяк», и первый набросок романа «Волны», а также публикует «Миссис Дэллоуэй», «Орландо» и знаменитое эссе «Своя комната».Как автор дневников Вирджиния раскрывает все аспекты своей жизни, от бытовых и социальных мелочей до более сложной темы ее любви к Вите Сэквилл-Уэст или, в конце тома, любви Этель Смит к ней. Она делится и другими интимными размышлениями: о браке и деторождении, о смерти, о выборе одежды, о тайнах своего разума. Время от времени Вирджиния обращается к хронике, описывая, например, Всеобщую забастовку, а также делает зарисовки портретов Томаса Харди, Джорджа Мура, У.Б. Йейтса и Эдит Ситуэлл.Впервые на русском языке.

Вирджиния Вулф

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное
Дневники: 1920–1924
Дневники: 1920–1924

Годы, которые охватывает второй том дневников, были решающим периодом в становлении Вирджинии Вулф как писательницы. В романе «Комната Джейкоба» она еще больше углубилась в свой новый подход к написанию прозы, что в итоге позволило ей создать один из шедевров литературы – «Миссис Дэллоуэй». Параллельно Вирджиния писала серию критических эссе для сборника «Обыкновенный читатель». Кроме того, в 1920–1924 гг. она опубликовала более сотни статей и рецензий.Вирджиния рассказывает о том, каких усилий требует от нее писательство («оно требует напряжения каждого нерва»); размышляет о чувствительности к критике («мне лучше перестать обращать внимание… это порождает дискомфорт»); признается в сильном чувстве соперничества с Кэтрин Мэнсфилд («чем больше ее хвалят, тем больше я убеждаюсь, что она плоха»). После чаепитий Вирджиния записывает слова гостей: Т.С. Элиота, Бертрана Рассела, Литтона Стрэйчи – и описывает свои впечатления от новой подруги Виты Сэквилл-Уэст.Впервые на русском языке.

Вирджиния Вулф

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное

Похожие книги

100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 рассказов о стыковке
100 рассказов о стыковке

Р' ваших руках, уважаемый читатель, — вторая часть книги В«100 рассказов о стыковке и о РґСЂСѓРіРёС… приключениях в космосе и на Земле». Первая часть этой книги, охватившая период РѕС' зарождения отечественной космонавтики до 1974 года, увидела свет в 2003 году. Автор выполнил СЃРІРѕРµ обещание и довел повествование почти до наших дней, осветив во второй части, которую ему не удалось увидеть изданной, два крупных периода в развитии нашей космонавтики: с 1975 по 1992 год и с 1992 года до начала XXI века. Как непосредственный участник всех наиболее важных событий в области космонавтики, он делится СЃРІРѕРёРјРё впечатлениями и размышлениями о развитии науки и техники в нашей стране, освоении космоса, о людях, делавших историю, о непростых жизненных перипетиях, выпавших на долю автора и его коллег. Владимир Сергеевич Сыромятников (1933—2006) — член–корреспондент Р РѕСЃСЃРёР№СЃРєРѕР№ академии наук, профессор, доктор технических наук, заслуженный деятель науки Р РѕСЃСЃРёР№СЃРєРѕР№ Федерации, лауреат Ленинской премии, академик Академии космонавтики, академик Международной академии астронавтики, действительный член Американского института астронавтики и аэронавтики. Р

Владимир Сергеевич Сыромятников

Биографии и Мемуары
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное