Читаем Дневники. 1946-1947 полностью

Вот если бы удалось в Сутулове найти черты оседлого, основного администратора (каких я помню хороших администраторов или начальников: 1)Директор Елецкой гимназии Закс (латыш). 2) Кутузов у Толстого. 3) Хорь у Тургенева. 4) Базаров у Тургенева «за правду стоит». 5) Ленин со всеми своими предками (Чернышевским в особенности). 6) Достоевский. 7) Гоголь. 8) Пушкин.

19 Марта. Вчера с утра на солнце деревья покрылись роскошным инеем и так продолжалось часа два, потом иней исчез, солнце закрылось, и день прошел, как все эти дни, тихо, задумчиво, с капелью среди дня и ароматными лунными сумерками под вечер.

Ляля вечером пошла звонить в Москву и получила там двойной удар: и по ее личной травме и по нашей общей от войны: гепеушники или получили задание держать население в страхе перед войной, или же они сами по своей гепеушной природе такие: пугают близостью войны. Я совсем не подготовлен и теряюсь перед Лялиной психической травмой, больше: боюсь своего бессилия. Но война

88

новая не пугает почему-то: как-то «к одному концу» подумаешь, и становится неплохо, и перо не выпадает из рук.

Наблюдал начало образования на снегу круглых колодцев от осиновых листиков. Падают и сейчас еще с осин старые сухие листики. До того они держались на деревьях морозом, а теперь, когда в полдень мороз не держит, они падают, темные, на белый еще не тронутый снег. Солнечные лучи, падая на темный лист, нагревают его, и оттого под ним тает снег и круглый листик опускается с каждым днем глубже и глубже. Он остановился на том месте, где не достанут его больше солнечные лучи. Так образуется круглый колодец с обледенелыми стенками и толстым ледяным дном. При таянии снега в дальнейшем колодец наполнится водой и когда прилетят зяблики - вот где будет им купаться, обмыться. Бывает, от купанья птичек, встряхивания крылышек маленькая радуга стоит над колодцем.

Вчера был огненный в полнеба закат - страшно смотреть! Потом скоро огонь этот погас и вышла потом с другой стороны огромная красная луна.

Нужно было ожидать на сегодня ветра, а пришла тишина, сияющий солнечный день. С утра было -10, но быстро стало повышаться.

Чекист уверен в том, что каждая женщина в его власти. Достаточно ему сказать: «Я вас где-то видел» - и она вспыхнет и выдаст себя, а дальше все как по маслу. Подумав о том, что мне из-за этого придется бросить весну и работу, я утром пошел к нему и под предлогом спросить его, как надо получить разрешение на револьвер, сказал ему о своих высоких знакомствах и что через них я спас одного человека из лагерей. Ушел я от него вполне довольный: теперь он не сунется, теперь знает, с кем дело имеет.

А может быть, и весь цвет женщины вырастает из слабости перед грубой силой: что-то вроде белой лилии в болоте на длинных подводных стеблях. (- Красота - это 89

факт! - сказала Дынник.) Ну, а мы-то все, стремящиеся к красоте (красота - это природа, устроенная нами в гармонии), разве наш-то путь проходит не в той же борьбе творческой силы с насилием.

Конец «Падуна» - это гармония природы, созданная человеком, победа творческой воли над силой - насилием.

20 Марта. Какой денек вчера просверкал! Как будто красавица пришла «ослепительная». Мы притихли, умалились и, прищурив глаза в поле, смотрели себе под ноги. Только в овраге в тени деревьев осмелились поднять глаза на все белое в голубых тенях.

Обе наши хозяйки, Ольга Ильинична и Елена Васильевна, очень ладно живут, потому что Ел. Вас. женственная, уступает, а О. И. настойчива и требовательна. Давно, давно пора эти силы Мужчины и Женщины понимать без помощи анатомии.

Ночь была звездная, и день пришел пасмурный - и славу Богу, а то со сверкающим мартовским днем не справишься, и не ты, а он делается твоим хозяином.

Книга «Падун» просветляется в трех частях: 1) Вступительная часть (написана). 2) Перековка человека. 3) Весна и вода.

Видится ясно и центральная идея: это аскетическое «Надо» как сила всего собранного человека.

Столько горя в людях теперь! Мы близки к радости конца: пусть даже скорей будет война, пусть даже атомная бомба - лишь бы конец. Это нам высказала вчера простая женщина, убиравшая ванну, и не только это, а и рассудила даже и для чего это все: для общего хозяйства на всей земле, и что если будет общее хозяйство, то не будет и войны.

90

Светлые окошечки в темных елках то и дело закрываются и опять открываются перелетающими с сучка на сучок, с ветки на ветку весенними перелетными птичками.

Вчера был день, когда зима прощалась с весной. Сегодня взялась за свое дело весна, весь день летел снег, и вместе с тем теплело и на ночь осталось выше нуля.

Перейти на страницу:

Все книги серии Дневники

Дневники: 1925–1930
Дневники: 1925–1930

Годы, которые охватывает третий том дневников, – самый плодотворный период жизни Вирджинии Вулф. Именно в это время она создает один из своих шедевров, «На маяк», и первый набросок романа «Волны», а также публикует «Миссис Дэллоуэй», «Орландо» и знаменитое эссе «Своя комната».Как автор дневников Вирджиния раскрывает все аспекты своей жизни, от бытовых и социальных мелочей до более сложной темы ее любви к Вите Сэквилл-Уэст или, в конце тома, любви Этель Смит к ней. Она делится и другими интимными размышлениями: о браке и деторождении, о смерти, о выборе одежды, о тайнах своего разума. Время от времени Вирджиния обращается к хронике, описывая, например, Всеобщую забастовку, а также делает зарисовки портретов Томаса Харди, Джорджа Мура, У.Б. Йейтса и Эдит Ситуэлл.Впервые на русском языке.

Вирджиния Вулф

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное
Дневники: 1920–1924
Дневники: 1920–1924

Годы, которые охватывает второй том дневников, были решающим периодом в становлении Вирджинии Вулф как писательницы. В романе «Комната Джейкоба» она еще больше углубилась в свой новый подход к написанию прозы, что в итоге позволило ей создать один из шедевров литературы – «Миссис Дэллоуэй». Параллельно Вирджиния писала серию критических эссе для сборника «Обыкновенный читатель». Кроме того, в 1920–1924 гг. она опубликовала более сотни статей и рецензий.Вирджиния рассказывает о том, каких усилий требует от нее писательство («оно требует напряжения каждого нерва»); размышляет о чувствительности к критике («мне лучше перестать обращать внимание… это порождает дискомфорт»); признается в сильном чувстве соперничества с Кэтрин Мэнсфилд («чем больше ее хвалят, тем больше я убеждаюсь, что она плоха»). После чаепитий Вирджиния записывает слова гостей: Т.С. Элиота, Бертрана Рассела, Литтона Стрэйчи – и описывает свои впечатления от новой подруги Виты Сэквилл-Уэст.Впервые на русском языке.

Вирджиния Вулф

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное

Похожие книги

100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 рассказов о стыковке
100 рассказов о стыковке

Р' ваших руках, уважаемый читатель, — вторая часть книги В«100 рассказов о стыковке и о РґСЂСѓРіРёС… приключениях в космосе и на Земле». Первая часть этой книги, охватившая период РѕС' зарождения отечественной космонавтики до 1974 года, увидела свет в 2003 году. Автор выполнил СЃРІРѕРµ обещание и довел повествование почти до наших дней, осветив во второй части, которую ему не удалось увидеть изданной, два крупных периода в развитии нашей космонавтики: с 1975 по 1992 год и с 1992 года до начала XXI века. Как непосредственный участник всех наиболее важных событий в области космонавтики, он делится СЃРІРѕРёРјРё впечатлениями и размышлениями о развитии науки и техники в нашей стране, освоении космоса, о людях, делавших историю, о непростых жизненных перипетиях, выпавших на долю автора и его коллег. Владимир Сергеевич Сыромятников (1933—2006) — член–корреспондент Р РѕСЃСЃРёР№СЃРєРѕР№ академии наук, профессор, доктор технических наук, заслуженный деятель науки Р РѕСЃСЃРёР№СЃРєРѕР№ Федерации, лауреат Ленинской премии, академик Академии космонавтики, академик Международной академии астронавтики, действительный член Американского института астронавтики и аэронавтики. Р

Владимир Сергеевич Сыромятников

Биографии и Мемуары
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное