Читаем Дневники. 1946-1947 полностью

До вчера из-под сплошных слившихся серых туч лил дождик. На закате, предшествуя солнцу, очистилась неширокая круговая полоса. Край тучи был огненный, полоса нежно-зеленого цвета. Когда солнце перешло вниз эту полосу и село, огненный край тучи стал разрываться, и мало-помалу все небо очистилось, и засияли звезды.

113

10 Апреля. Слегка подморозило. Ветер юго-восточный. Небо в голубых просветах. Утро неопределенное, потом солнце пришло -температура градусов +5 и ветер с юга, а не тепло. Вероятно, мы уже привыкли к теплу и проявляем большие требования. Вода в реке сильно прибывает. Была небольшая передвижка льда. Поют все ручьи. В полдень видел русскую картину: река со взломанным беспорядочным льдом, широкие забереги, кучевые небольшие частые и спокойные облака, в бесконечность уходящие, и там далеко уцелевшая от погромов церковь. К вечеру небо стало темным, но под конец солнце вырвалось неопределенной формы огнем и на реке темнеющей показались розовые льдинки (торчки), и сосна в таком свете выступала из темного бора. Мы шли, оглядываясь на солнце, вдоль берега к Дунину.

Днем ездили в санаторий МК к Косенкову Антону Федоровичу. Нашли его, и он охотно подписал бумажку на смену мотора. При входе в Шереметьевский дворец (времена Павла I) встретил меня восторженный читатель, который решил встретить весну «по Пришвину». Вот и в Госиздате тоже сказали, что после войны мои шансы поднялись. Дорого то, что это свидетельствует о каком-то моем деятельном участии в творчестве мира (правда - это только еще борьба или война за любовь, но сказка - это любовь сама).

Сегодня утром, чуть взглянув на рукопись, вдруг понял, как просто можно подойти вплотную к действию, поручив рассказать кому-то на одной страничке о двух годах строительства канала. Это еще раз наглядно представило мне творчество, как борьбу с определенным местом и временем за «некоторое» место, за «некоторое» время («в некотором царстве, в некотором государстве, при царе Горохе»). Вот почему среди всякого рода художников столько людей легкомысленных и глупых и почему может быть «дуракам счастье», почему Иванушку называют «дурачком»: легкомысленным

114

людям легче всего перейти из определенного времени и места в «некоторое»! Вот почему из определенного времени и места в «некоторое». Вот почему и среди легкомысленных счастливцев так редки великие души, соединяющие в себе счастье Моцарта с трудолюбием Сальери.

11 Апреля. Утром подморозило, потом отпустило и повалил надолго валом снег. Река за ночь тронулась и лед прошел. Узенькая река Москва стала могучей.

Вопрос решен. Лед идет, и между собою шепчутся льдины. Вопрос решен, вопрос решен.

В хвойном лесу снег подтаивая убрался и глубоко только местами. Южные опушки все живут, северные - в глубоком снегу. Все утро и до полдня бродил с Лялей в метели, доходились до солнца.

О даче так складывается у нас, что будем все делать, чтобы купить, но если нельзя купить - не судьба и, значит, к лучшему.

К вечеру стало морозить, луна вышла, хрустело под ногами. Так и шел я берегом реки, под ногами хрустела колкая правда жизни, сверху на воду лились мягкие волны любви, ручей где-то глубоко под снегом журчал о таинственных недрах жизни, где любовь встречается с правдой.

12 Апреля. Утренний мороз и открытое на все небо солнце.

Вторые сутки идет лед.

Вопрос решен.

И ответно шепчутся льдины между собой: решен, решен.

Какой вопрос и как решен?

- Решен, решен!

Река пошла.

Вместе со льдинами какое-то мгновение проходит.» ухватился

бы...

115

Наши художники пишут с утра до ночи, и все им мало, и никогда не насытятся, и никогда не поймать им мгновенье. Если бы удалось -стал бы бессмертным, потому что это мгновенье бессмертно.

Доверяться нельзя: это - слепое доверие, что-то между глупостью и преступлением, но верить необходимо...

- Есть в составе чувства любви какое-то начало, переступающее через чувство жалости, как назвать его, Ляля, как?

- Мне кажется, это чувство ценности самой личности человека.

- Не совсем ясно, только оно несомненно есть.

Например, это есть в словах Ленина о том, что человек должен к социализму перешагнуть через свое отечество, что сын должен принести в жертву отца, а отец, как Авраам, сына. Беседа наша привела к мысли моей о том, что правда есть борьба за любовь, что взяв иную аналогию, можно сказать: выход Израиля есть правда, как начало борьбы за Палестину, но в Палестину (любовь) пришли уже не те, кто начал борьбу за любовь (Палестину).

И вот хорошо бы мне так сделать, что в лице Сутулова будет дан образ русского революционера, имеющий идеал всего человека (Интернационал), а Зуек после всего приходит в Палестину.

Эту мысль о разрыве процесса любви на делание (правду) и на радость достижения (что в Палестину приходят не те, кто вышел из Египта) надо, если возможно, показать в процессе весны.

Перейти на страницу:

Все книги серии Дневники

Дневники: 1925–1930
Дневники: 1925–1930

Годы, которые охватывает третий том дневников, – самый плодотворный период жизни Вирджинии Вулф. Именно в это время она создает один из своих шедевров, «На маяк», и первый набросок романа «Волны», а также публикует «Миссис Дэллоуэй», «Орландо» и знаменитое эссе «Своя комната».Как автор дневников Вирджиния раскрывает все аспекты своей жизни, от бытовых и социальных мелочей до более сложной темы ее любви к Вите Сэквилл-Уэст или, в конце тома, любви Этель Смит к ней. Она делится и другими интимными размышлениями: о браке и деторождении, о смерти, о выборе одежды, о тайнах своего разума. Время от времени Вирджиния обращается к хронике, описывая, например, Всеобщую забастовку, а также делает зарисовки портретов Томаса Харди, Джорджа Мура, У.Б. Йейтса и Эдит Ситуэлл.Впервые на русском языке.

Вирджиния Вулф

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное
Дневники: 1920–1924
Дневники: 1920–1924

Годы, которые охватывает второй том дневников, были решающим периодом в становлении Вирджинии Вулф как писательницы. В романе «Комната Джейкоба» она еще больше углубилась в свой новый подход к написанию прозы, что в итоге позволило ей создать один из шедевров литературы – «Миссис Дэллоуэй». Параллельно Вирджиния писала серию критических эссе для сборника «Обыкновенный читатель». Кроме того, в 1920–1924 гг. она опубликовала более сотни статей и рецензий.Вирджиния рассказывает о том, каких усилий требует от нее писательство («оно требует напряжения каждого нерва»); размышляет о чувствительности к критике («мне лучше перестать обращать внимание… это порождает дискомфорт»); признается в сильном чувстве соперничества с Кэтрин Мэнсфилд («чем больше ее хвалят, тем больше я убеждаюсь, что она плоха»). После чаепитий Вирджиния записывает слова гостей: Т.С. Элиота, Бертрана Рассела, Литтона Стрэйчи – и описывает свои впечатления от новой подруги Виты Сэквилл-Уэст.Впервые на русском языке.

Вирджиния Вулф

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное

Похожие книги

100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 рассказов о стыковке
100 рассказов о стыковке

Р' ваших руках, уважаемый читатель, — вторая часть книги В«100 рассказов о стыковке и о РґСЂСѓРіРёС… приключениях в космосе и на Земле». Первая часть этой книги, охватившая период РѕС' зарождения отечественной космонавтики до 1974 года, увидела свет в 2003 году. Автор выполнил СЃРІРѕРµ обещание и довел повествование почти до наших дней, осветив во второй части, которую ему не удалось увидеть изданной, два крупных периода в развитии нашей космонавтики: с 1975 по 1992 год и с 1992 года до начала XXI века. Как непосредственный участник всех наиболее важных событий в области космонавтики, он делится СЃРІРѕРёРјРё впечатлениями и размышлениями о развитии науки и техники в нашей стране, освоении космоса, о людях, делавших историю, о непростых жизненных перипетиях, выпавших на долю автора и его коллег. Владимир Сергеевич Сыромятников (1933—2006) — член–корреспондент Р РѕСЃСЃРёР№СЃРєРѕР№ академии наук, профессор, доктор технических наук, заслуженный деятель науки Р РѕСЃСЃРёР№СЃРєРѕР№ Федерации, лауреат Ленинской премии, академик Академии космонавтики, академик Международной академии астронавтики, действительный член Американского института астронавтики и аэронавтики. Р

Владимир Сергеевич Сыромятников

Биографии и Мемуары
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное