Читаем Дневники. 1946-1947 полностью

Старичок из отдыхающих возвращался на службу, исполненный благодарности дому отдыха, и Академии, и Вавилову («что за человек!»). Старичок этот из немцев, говорит с легким акцентом. Он в вечном движении: служит курьером в Академии, движется с 4-х утра до 12. Спать может всего четыре часа. Он весь исполнен готовностью добра советским детям (деловым порядком связан с воспитанием их). Он хорошо понимает, как пали дети во время войны, и всей душой отдается делу их исправления. Типичный русский немец тургеневского понимания немца. И вот это начало, назовем его добрая воля, как это голубое сияние всего человека по непостижимым законам жизни обратилось в злой умысел - как это могло произойти?

Сейчас чувствую всю жизнь свою как тоску по этой доброй воле и воистину «зрю» в этом свои прегрешения: нет и нет во мне этой воли, и семья моя, Ефросинья Павловна, сыновья - прямой плод этой бедности моей души.

Лечил, лечил Лялю, а она приехала в Москву, набегалась и уже опять грипп. С деньгами у нее дела хороши, с дачей неопределенность и торопливость: сама еще не видалась с хозяевами, а махнула на веру мне: «Ура! дача куплена». Это меня чуть-чуть огорчило, но, по-видимому, все кончится благополучно. Вообще у Ляли в делах всегда огромное усердие, но при множестве всех дел она плохо

125

чувствует главное, куда и надо устремляться, жертвуя даже делами менее важными. У меня, напротив, есть большой талант концентрации моих (небольших) сил на «главном». Этим я и в литературе беру.

«Главным» в этом случае были, конечно, не деньги, а ясность в отношениях к продавцам дачи. Прежде всего, надо было бы броситься к ним и лично получать уверенность в них: тут все. Но мое раздражение скоро прошло.

Вечером мы ходили к Ивану Воину. Как и прошлый год, из церкви пар соединенного дыхания. Весь двор был полон людьми с горящими свечками (тихо и сыро). На ограде сидели мальчишки со свечками и крестились. Ждали крестного хода, но священник так и не вышел из церкви. Потом запели «Христос Воскресе!». Среди мальчишек, наверно, были и такие, кому внутренняя жизнь церкви встала тайной и вопросом на всю жизнь. И как же глубоко это чудодейственное влияние и как далеко оно от поверхности жизни взбаламученного мира!

21 Апреля. (Светлое Христово Воскресение.) С утра небо наполовину в легких облаках. Тепло. Тишина. Чувствовал в словах: «Христос Воскресе» все выражение, весь смысл лица земли и человека.

В 12 дня придет декан Географического факультета просить меня принять участие в их издательстве. Такова судьба! Выгнали меня из Елецкой гимназии, а в 19 году эта же гимназия пригласила меня быть в ней учителем словесности (honoris causa*). Из этой же гимназии я пробовал, будучи мальчишкой, убежать в Азию: тогда смеялись, я плакал, а теперь подумать только! географический факультет... Как же это важно - сохранить свою жизнь для того, чтобы увидеть нечто с высоты. Совершенно похоже на горный путь в высоту.

* Honoris causa (лат.) - букв, «ради почета»; за заслуги, почетный.

126

Разговор с деканом: 1) Издательство; 2) Вопрос о выборах в Академию. Иметь под рукой: 1) Диплом Географического общества. 2) Отзыв Горького и Хаксли. 3) Собрание сочинений.

Пожалуй, надо остаться на весь понедельник, чтобы послать Лялю договориться со старухами, и уехать с уверенностью. Мне кажется, к этой даче ведет меня судьба (т. е. сила сверхличная), та судьба, которая вела меня в «Азию» и привела в «край непуганых птиц», и опять привела в этот край, когда строился канал, и сейчас пишу эту работу, поднимаясь по тому же пути. Есть такая судьба! и я чувствую ее руку в этом деле.

Но если это дело не выйдет, то я огорчаться не должен: не судьба. Итак, иду, мне кажется по воле судьбы, но, м. б., я ошибаюсь... Такое обычное душевное состояние действующего человека, во-первых, заставляет концентрировать силы (судьба) и позволяет спокойно спуститься с высоты (несудьба), в этом и есть рабочая ценность понятия судьбы.

22 Апреля. Как и вчера сияющий день.

Вчера был у Лебедевой-Критской (Наталья Александровна). Оказалось, это не «старуха», а женщина умная, образованная, стоящая много выше тех, кто ее выставлял «полоумной». Мы с ней хорошо и твердо сговорились.

Ляля хворает по обыкновению гриппом. Целый день провел в «планировании» летнего образа жизни. Решено поселить у нас в Москве Барютиных.

23 Апреля. Третий день Св. недели тоже ясный, но с ветерком, с перебегающими облаками и тучами. Выехал в 8.17 утра и сразу увидал, что без меня произошло. Орешник зацвел. Лягушки вышли (это произошло в пятницу). Узнал, что вальдшнеп тянет даже у нас через двор. Петухов встретился, завтра даст смету. Приехал, как домой.

Из Москвы остались в памяти «дети свободы» - Валек и Настя: отец - либерал, толстовец, путешественник 127

и etc. - сманил детей, и они теперь переживают муку мученическую!

Перейти на страницу:

Все книги серии Дневники

Дневники: 1925–1930
Дневники: 1925–1930

Годы, которые охватывает третий том дневников, – самый плодотворный период жизни Вирджинии Вулф. Именно в это время она создает один из своих шедевров, «На маяк», и первый набросок романа «Волны», а также публикует «Миссис Дэллоуэй», «Орландо» и знаменитое эссе «Своя комната».Как автор дневников Вирджиния раскрывает все аспекты своей жизни, от бытовых и социальных мелочей до более сложной темы ее любви к Вите Сэквилл-Уэст или, в конце тома, любви Этель Смит к ней. Она делится и другими интимными размышлениями: о браке и деторождении, о смерти, о выборе одежды, о тайнах своего разума. Время от времени Вирджиния обращается к хронике, описывая, например, Всеобщую забастовку, а также делает зарисовки портретов Томаса Харди, Джорджа Мура, У.Б. Йейтса и Эдит Ситуэлл.Впервые на русском языке.

Вирджиния Вулф

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное
Дневники: 1920–1924
Дневники: 1920–1924

Годы, которые охватывает второй том дневников, были решающим периодом в становлении Вирджинии Вулф как писательницы. В романе «Комната Джейкоба» она еще больше углубилась в свой новый подход к написанию прозы, что в итоге позволило ей создать один из шедевров литературы – «Миссис Дэллоуэй». Параллельно Вирджиния писала серию критических эссе для сборника «Обыкновенный читатель». Кроме того, в 1920–1924 гг. она опубликовала более сотни статей и рецензий.Вирджиния рассказывает о том, каких усилий требует от нее писательство («оно требует напряжения каждого нерва»); размышляет о чувствительности к критике («мне лучше перестать обращать внимание… это порождает дискомфорт»); признается в сильном чувстве соперничества с Кэтрин Мэнсфилд («чем больше ее хвалят, тем больше я убеждаюсь, что она плоха»). После чаепитий Вирджиния записывает слова гостей: Т.С. Элиота, Бертрана Рассела, Литтона Стрэйчи – и описывает свои впечатления от новой подруги Виты Сэквилл-Уэст.Впервые на русском языке.

Вирджиния Вулф

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное

Похожие книги

100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 рассказов о стыковке
100 рассказов о стыковке

Р' ваших руках, уважаемый читатель, — вторая часть книги В«100 рассказов о стыковке и о РґСЂСѓРіРёС… приключениях в космосе и на Земле». Первая часть этой книги, охватившая период РѕС' зарождения отечественной космонавтики до 1974 года, увидела свет в 2003 году. Автор выполнил СЃРІРѕРµ обещание и довел повествование почти до наших дней, осветив во второй части, которую ему не удалось увидеть изданной, два крупных периода в развитии нашей космонавтики: с 1975 по 1992 год и с 1992 года до начала XXI века. Как непосредственный участник всех наиболее важных событий в области космонавтики, он делится СЃРІРѕРёРјРё впечатлениями и размышлениями о развитии науки и техники в нашей стране, освоении космоса, о людях, делавших историю, о непростых жизненных перипетиях, выпавших на долю автора и его коллег. Владимир Сергеевич Сыромятников (1933—2006) — член–корреспондент Р РѕСЃСЃРёР№СЃРєРѕР№ академии наук, профессор, доктор технических наук, заслуженный деятель науки Р РѕСЃСЃРёР№СЃРєРѕР№ Федерации, лауреат Ленинской премии, академик Академии космонавтики, академик Международной академии астронавтики, действительный член Американского института астронавтики и аэронавтики. Р

Владимир Сергеевич Сыромятников

Биографии и Мемуары
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное