Дневники

— Хо-хо-о! Хотите сказать, что государства ошибаются чаще, чем отдельные люди даже? Так государство что ж? Государство и есть государство. С него что возьмешь? Сегодня оно на карте, а завтра — другая карта, другое государство.

— А искусство? А законы? А культура?

— Извините, но если государство ошибается, и притом часто, то у него не может быть ни искусства, ни законов, ни культуры. У него сплошная ложь, лужа-с! Да! И высохнет лужа, и подует ветер, и унесет пыль. Что осталось?

— От человека остается еще меньше.

— Вот уж не сказал бы. Возьмите любой энциклопедический словарь и найдите там слово “Аристотель”, а затем и говорите...

— Ну, и на слово “бреды” тоже не так уж мало.

— Не знаю, не знаю! У многих такое впечатление, что не Греция создала Аристотеля, а Аристотель создал и донес до нас Грецию. Уж если вы признали, что государство ошибается часто, то что ему стоило ошибиться еще раз и прекратить тем самым Аристотеля в самом начале, чтобы “не рыпался”. Но, дело в том, что оно ошиблось, но с другой стороны,— и Аристотель уцелел. Так что здесь отнюдь не заслуга государства, которое, вообще-то слепо, бестолково, мрачно...

— Позвольте? Здравствуйте! Да, вы из “Карамазовых”? И разговор не состоялся...

Форма диалога наиболее успокаивающая. Это вроде валенок зимой.

247

Смерть, например, мне представляется в форме диалога. Я не знаю, как бы это объяснить. Ведь смерть — конец, да? А если конец, то какой же диалог? Может быть, диалог мудрых, не аффектированный? Ну да. Ведь все же “разговоры в царстве мертвых” столь популярные в XVIII веке, которые лучше чем мы чувствовали форму, сделаны в форме диалога²⁴⁸.

...На заседании “планерки” в “Гудке”. Ж.-д. забиты составами. Есть дороги, с отрезанными концами, забитые составами. Редактор приводит забавный и грустный случай: для того, чтобы не было накипи в котлах, машинистам выдают “антинакипин”. Однако, накипь есть. Стали допытываться — почему? Оказалось, что машинисты меняют “антинакипин” в деревне, где мужики делают из него мыло, создавая так сказать,— простите за плохой каламбур — буржуазную накипь...

Тишина. В отоплении булькает вода. Анна Павловна ушла. Дочка с нею. Дворник из соседнего дома дал им мешок стружек, и они топились два дня. Я почему-то считал раньше Анн[у] Павл[овну] предусмотрительной и запасливой. Но, все это не так. Она существовала на водку, которую выдавали в Союзе,— уж чего эфемерней! — а теперь водки не выдают и она бедствует. И рядом— бедная девочка,— тоже фантазерка... у-ух! Может быть, плечи-то не широки, и силенки-то не было, а главное — пути-то никуда не следовали? Вот в чем дело.

Но, еще и в том, что иди ты или не иди, рассчитывай свои силы или не рассчитывай,— а несчастья к тебе все равно придут. Это — [нрзб.] персть мира,— забьет тебе глаза, душу,— и закроет все.

 

24. [I]. Воскресенье.

Пишу, сдвинув два кресла,— мягко и тепло,— покрыв ноги мехом, соединив кресла фанерой, положив поверх их подрамник, обитый фанерой, на котором и лежит мой дневник. Тепло, и довольно удобно. Не знаю только, много ли часов можно писать в подобном положении. Если много, то хорошо. В иных условиях больше двух часов не выходит.

Был на врачебной комиссии. Вежливейше выслушали, с почтением назвали “высшим командным составом” и признали годным. После чего вернулся домой и стал названивать по телефонам, добывал денег — надо внести на танковую колонну, дать Ан[не] Павл[овне] на дрова. К счастью — “Учительская газета” любезно

248

прислала 800 — (из них правда, 150 — вычли налог), завтра выдадут “Известия”, а там, глядишь, получу что-нибудь и с “Гудка”. В общем наскребу тысячи две,— и вывернусь.— Встретил Л.Никулина, седой, тощий, предлагает написать вместе — Федин, Асеев, я,— письмо Молотову и просить, так сказать, вспомоществование. Крайне неприятно просить в такое время. Но, за дверью, погрохатывая котелками, уже стоят дети и ждут пищи.

Скосырев, любезно улыбающийся, говорит, когда, мол, освидетельствовали.

— А Узбекский Союз настаивает: они прислали официальное сообщение, что выдвигают “Проспект Ильича” на Сталинскую премию.

Я пробормотал что-то насчет Гос. изд. худ. лит. и “Нового мира”. Он все знает, конечно, потому что сказал:

— Испугались.

Я не спросил — чего испугались? И, вообще, по-моему, бояться в этом романе,— кроме имени автора,— нечего.

25—26. [I]. Пон[едельник] — Вторник.