Дневники

18. [I]. Понедельник.

Сидел дома, всунув ноги в мешок. В руки попался “Разоблаченный Стендаль” П.Мериме, преподнесенный этим дураком Виноградовым²⁴⁵ со страшно таинственным видом. Вздор какой-то!

Писал первую главу “Сокровищ”, затем, вместе с Мишей Левиным, хохоча, придумывали злодея для романа. Придумали забавно.

 

19. [I]. Вторник, 20. [I]. Среда.

Два дня сидел и писал статьи. 19-ого статью о Ленинградском прорыве, которая сегодня и напечатана; 20-го — две статьи: одну для “Гудка”, другую для “Известий” — обе о Ленине. Что получилось, не знаю, но за сегодняшнюю — хвалили²⁴⁶. Я думал, не почеркали, посмотрел — наиболее важное для меня и для ценности статьи — вычеркнуто. Сегодня получил повестку — явиться на переосвидетельствование. Уж и вояка! Вечерком, утомленный писанием, пошел отдохнуть к Федину. Сидели, выпили по рюмке, я рассказал ему о своей пьесе, он похохотал, повосхищался, сказал что я — Гофман, помноженный на Чехова, затем оба выразили сожаление, что сейчас обществу не до серьезной литературы,— и пошли спать. Костя пожаловался, что у него чудовищные расходы, но на столе все-таки стояло масло. Все-таки мои расходы почудовищней, потому что я масла купить не могу. Денег нет. А добывать деньги статьями, это все равно, что, извините,— ... масло сбивать! Он говорил забавные вещи. Оказывается: есть термин — “Вульгарный интернационализм” — это преобладание евреев в нашей культурной работе. Так их надо выжимать? А как? — И кем их заменят? Скажем, еврей Лидин хорошо пишет и от имени русского народа и, главное, безропотно соглашается на все. У нас же,— если взять по-настоящему талантливого,— из русских,— не у каждого выйдет, а затем, главное, не хватит упорства кричать и отстаивать свои позиции. Например, мой роман, с которым я страдаю. Не думаю, чтоб Эренбург или кто-либо по положению, равный мне, согласился бы так тихо и безропотно умертвить роман, как это сделал я? — История с романом все-таки продолжает меня злить. Черт знает, что такое!

 

21. [I].Четверг.

Письмо к Сталину по поводу романа. Написал, что думал — не важно, что не напечатан мой роман,— мало ли у меня ненапеча-

244

тайного? — А важно, что подобные действия издателей и редакторов лишают нас, русских романистов, возможности создавать русский роман и выйти с ним на международную арену. Отправил письмо — и задумался, и задумавшись, впал в некое уныние. Может, и не стоило писать, отнимать время у Сталина? Но, с другой стороны, я ведь не предлагаю читать ему моего романа, не прошу его позаботиться о печатании, а сигнализирую о бедствии литературы, на которое, с моей точки зрения, не обращают внимания. Впрочем, вряд ли Сталин обратит внимание на это письмо, и вряд ли оно попадет ему в такие грозные, для нашего государства, дни.

Морозы несколько спали. Пошел прогуляться. Занес Мане 150 грамм конфет, полученных по карточке. Анна Павловна с радостью показала 400 грамм масла, купленного на базаре за 350 рублей. За такие же деньги я купил вчера 29 томов “Нового Энциклопедического словаря”, т.е. за 400 грамм масла. Прогресс большой.— Осенью прошлого года я купил для Комы словарь “Просвещение” 20 т. в Ташкенте, за 200 руб.,— тогда на эти деньги там можно было купить кило масла.

 

22. [I]. Пятница.

Три недели мои знакомые, редакция “Известий” звонили в бюро повреждений, чтобы заставить работать мой телефон (от меня — можно, ко мне — нельзя). Безрезультатно. Вчера зашла позвонить жена Гоффеншеффера²⁴⁷,— очень обрадованная тем, что потеряла 2,5 пуда. Она искала по телефону знакомого монтера — ей надо поправить свой. Я рассказал ей свою беду. “Я попрошу его зайти к вам”,— сказала она. Монтер зашел, провозился пять минут,— и был очень доволен, когда я ему дал 30 руб. Телефон работает.

На улице 30°. Сижу дома. Зажег электрический камин,— не помогает.

23. [I]. Суббота.

Опять сидел дома. Читал странную книжку, называемую “Социология” — П. Сорокина. Я бы назвал ее лучше — “как строить роман”, т.е. как найти схему, посредством которой можно было бы столкнуть разных людей. Мне кажется, иной ценности эта кни-

246

га не имеет. К Юговым зашла Ан[на] Павл[овна], тощая, жалкая, с поспешной, нищенской походкой и такой же улыбкой. За нею — дочка. Но, что я им могу сделать? Я более беспомощен, чем они. Вчера получил письмо из Союза, подписанное В. Ставским. Напоминают, что я еще не делал взноса на танковую колонну. А у меня всего 500 рублей. Пойду завтра на перерегистрацию, отдам эти 500,— стыдно столько вносить, но денег нет совершенно. У Ан[ны] Павл[овны] завтра кончаются дрова, попробую позвонить на деревообделочный завод,— но в такие морозы разве достанешь обрезки?

— Плечи широкие, Всеволод Вячеславович, а ноша-то оказалась велика?

— Сам чувствую.

— То-то. Чувствовать-то надо было, когда брались...

— И государства ошибаются, а нам, грешным, и сам бог велел.