Дневники

Вчера с Фединым подписывали 400 обращений-писем раненым, которым сегодня Тамара должна везти подарки в Ленинград. Позавчера передавали, что английское радио сообщает, что русские начали наступление на левом фланге, а Федин говорил, что Выборг оставлен финнами и горит. Видел Павленко. Он весь черный, как будто осыпан пеплом. Сказал, что убиты Левин и второй корреспондент «Правды»^{83}. Успехи наших войск на Украине несколько расслабили волю, и все ждали немедленного падения Финляндии, и в спорах за столом Кома сказал:

— Мама! Ты не права. Когда наши победили японцев у Халхин-Гола, ты не говорила, что наша армия плохо одета. Вот победим финнов, и ты будешь говорить, что наши одеты хорошо.

7/VI.

Две неудачные мои речи:

1) На юбилее Горького, — момент высочайшего счастья. Он подошел и одобрил меня:

— Здорово сказали^{84}!

Я ему о «Егоре Булычеве». Он в ответ:

— Очень хорошо играют. Я — не драматург. Мне жалко, когда человек уходит со сцены.

2) Момент величайшего его горя: смерть Макса. Я обещал произнести речь. И, — опять не мог: когда я увидал фигуру отца, высокую, строгую.

Открыли гроб. Он молча посмотрел и что-то сказал. Я так и не решился спросить, что.

Последние слова Макса:

— Уведите меня гараж…

Он был гонщик, спортсмен, охотник, — и ненавидел страстно Крючкова^{85}.

2/Х.

Сегодня читаю «Вулкан»^{86} дома. Утром ужасно болела голова, а вчера похвастался, что доктор мне помог и даже утром повел потому к нему Федина, так что было довольно совестно. Вчера написал статью «Улицы»^{87}, а вечером Луков^{88} рассказал, что Ворошилов читал сценарий «А. Пархоменко» и какие у него замечания. Луков обходил меня, как охотник дрофу — чтобы не спугнуть. — На Красной площади видел, как арестовывали бандита. Бритый, в резиновом плаще и лицо такого же цвета, как плащ. Мать кричала агенту и милиционерам: «Это не он!» А на Никольской, рядом, за пятнадцать минут до того — машина раздавила военного. Он шел с портфелем, обходил какую-то яму, из переулка, вылетела, машина ударила, и когда я подбежал, он уже лежал мертвый. Сегодня Луков испуганно спрашивает меня по телефону:

— Буденный смотрел «Первую Конную»^{89}, и ему так не понравилось, что он просил себя вырезать. А потом, в разговоре, говорит: «Вот Пархоменко был хороший мужик, отличный парень, а дай бы я ему дивизию — развалил бы». Как вы думаете, Всеволод Вячеславович, это не отразится на фильме о Пархоменко?

9 окт[ября].

На собрании Президиума Союза СП обсуждается план разных «Библиотек избранного» — поэзии, прозы, критики. N.N. предложил:

— Надо издать том «Избранных доносов».

Разговор в прихожей:

— Правда ли что жена Катаева опять беременна?

— Нет, это у него выкидыш («домика»).

У Ленки^{90} в квартире жилец купил граммофон и завел пластинки, в том числе «Интернационал». Когда он их заводил, все вставали. Тогда он стал их заводить в самое неурочное время. И, наконец, они подали на него в суд.

Киев. — 16.III.1941 года

Приехали из Винницы^{91}. Ехали с вокзала на извозчике; дул пронзительный и невероятно холодный ветер с севера. Лошаденка у извозчика облезшая, потная, сам извозчик сед и все по-солдатски прикладывает руку к козырьку. Долго ждали номера, наконец вошли, приняли ванну и стали вспоминать о Виннице с юмором — о мальчишках, прибегавших смотреть в гостинице единственный в городе лифт, о студентах, как везде, слушавших жадно, об интеллигенции, тоже слушавшей жадно, но боявшейся выдать эту жадность, дабы не показаться провинциальной, о командирах, уставших, думающих, видимо, совсем о другом, которым вообще на литературу наплевать! Не до того. Позвонили к Тарцову. Он сказал о премиях. Я, узнав, неизвестно почему, расстроился, хотя никогда и не надеялся на премию. Кажется, очень огорчил «Кутузов»^{92}. Тамара пошла посылать телеграммы, и у нее долго не принимали мою веселую телеграмму к А. Толстому. Просили переделать — чтобы попроще.

В Виннице обычно в середине зимы кончается уголь, и город остается без света. Эта зима первая, когда угля хватило. Вечером освещается в городе одна-единственная улица, остальные в темноте, и публика гуляет по ней до полуночи. «Солистка джаза», «Иллюзорное кино», трамвай, который два раза, из-за плохих тормозов, срывался с холма и падал в реку. Теперь в тормоза вообще не верят, и трамвай останавливается на горе, пассажиры спускаются вниз и ждут, когда под горой продолжение трамвая придет и заберет их. Какие-то дамы и девицы, штук пять, приходили на все три наши выступления и тщательно слушали одно и то же. Я хотел у них спросить — зачем им это нужно? — да побоялся обидеть. Может быть, они и с добрыми чувствами слушали.

Март 1941 года

[29-го. Суббота].

После грубого разговора с Ярцевым («Советский писатель»), утром, внезапно, письмо от них с полным отказом… Был на даче. «Крепость» из снега. Пастернак читает рецензии на «Гамлета»^{93}.

[31-го. Понедельник).

Были в гостях актеры ЦТКА^{94} и А. Д. Попов^{95}. Поломали множество бокалов.