Дневники

Что нам общий мир? В нашем кольце – война. О чем нам думать, когда мы ничего, кроме самых мутных слухов, не знаем, заперты в этом кольце – с большевиками. Ведь и они не знают. Их скудные, грязные газеты – те же слухи, только подтасованные. Все ихние «посольства», и швейцарское, и знаменитое германское, с Иоффе во главе, подобру-поздорову вернулось в Москву.

Шейдеманцы пока держатся – Либкнехт не воцарился. Перемирие заключено, тяжелые его условия германцами, кажется, уже выполняются.

Но, хотя союзники намеренно не требовали отвода немецких войск из России, – немцы неудержимо отходят (домой!), обнажая оккупированные местности. Туда немедля, с визгом, внедряются большевицкие банды. Начинается грабеж и «всесоветское» разрушение.

На Украйне – неизвестно что, и никто не знает. Какие-то дикие бои и будто опять вылез Петлюра.

Одно мгновенье говорили, что союзники потребовали сдачи СПб., и большевики раскололись, причем Ленин стоял за сдачу, Зиновьев – против. Но вряд ли это было, ультиматумы подкрепляются силою, а союзники, очевидно, не желают или не могут пойти на Петербург.

Война, война! У всех ты отшибаешь разум, и у победителей, и у побежденных равно. Не начинают ли союзные победители терять разум? На это и рассчитывает наше хамье, жулье и безумье.

Теперешние самодержцы – «районные советы» – на всех плюют (так и говорят), особенно же на хлыща Луначарского. В 3 дня выселили из квартиры музыканта Зилотти (опять с ним беда!), позволив взять только носильное платье, остальное – себе, и сами вселились. Семья пошла по комнатам – ведь теперь и с деньгами нельзя «нанять» квартиру, во все пустые вселяют «бедноту» неизвестного происхождения.

Ежедневно декреты. На декабрь объявили какую-то миллиардную военную контрибуцию. Однако неизвестно, что им делать, когда, придя к «обложенному буржую», найдут они у него лишь кусок конины, поджаренный на касторке. Мебель конфисковать? Но ведь она, вся, и так уж давно, по декрету, ихняя… Затруднительное положение…

Взятки берутся (когда есть что взять) уже почти официально. И жулье, даже интеллигентное, процветает – в зависимости от ловкости рук.

Горький все, кажется, старинные вещи скупил, потянуло на клубничку, коллекционирует теперь эротические альбомы. Но и в них прошибается: мне говорил один сторонний человек с наивной досадой: за альбом, который много-много 200 р. стоит, – Горький заплатил тысячу!

Вячеслав Иванов (рассказывал Карташёв) пошел было с голодухи к большевикам, но зря; ничего не получил, так же с голоду умирает.

Директор Тенишевского училища живет без прислуги, жена его (тень!) колет дрова. Едят конину с селедками. Весь он полуразрушенный, страшный…

Что же еще написать? Не знаю, право.

25 ноября, воскресенье

Мы еще живы. Всякий день равнодушно этому удивляемся.

В Германии еще Шейдеман. Всякий день владыки наши уверяют, что завтра воцарится Либкнехт.

Драконовские условия перемирия Германией выполняются. Флот разоружен, интернирован. Английская эскадра была в Киле, в Копенгагене. Проскользнула весть, что появились английские суда и в Балтике. Тотчас, конечно, неунывающий Зилотти (живет в 4°, оторванный от семьи) телефонировал радостно: «Наша родная – в Либаве!»

Большевики нет-нет и задумаются. Хотели было одну минуту, эвакуировать из СПб. снаряды, оружие и все продовольствие. Потом как-то не вышло. Но, очевидно, косят глазом: вдруг-де союзники придут и возьмут «красный Питер»? Если придут, то (в этом и большевики не сомневаются) – немедля и возьмут. Ибо голая и «доблестная» Красная армия не боится ни пустых городов, ни наших горе-белогвардейцев; но первого солдата она испугается насмерть. Когда под Нарвой разорвало их же снаряд – 1600 человек из 2000 немедля удрали.

Но бедные англичане опять, кажется, и этого не понимают.

Свирепствует сыпной тиф. В больницах кладут вповалку, мужчин и женщин.

Морозов больших нет, но каждое полено стоит 5—10 рублей, а потому приходится и дома сидеть если не в шубах, то в пальто.

Москвичам, говорят, хуже нашего. Там холод неисцелимый, 3°—4° в комнатах, а голод… гомерический, ибо все реквизируется для «правительства». Кругом Москвы – бунты: крестьяне не хотят мобилизоваться.

В Пятигорске расстреляли как «заложника» и с Машука сбросили генерала Рузского. Того самого, что бывал у нас в Кисловодске. Больной и невинный болтун с палочкой, немножко рамолик, за ним всегда ходили жена и дочь, офицеры молодые к нему были добродушно-нежны. Он отечески ворчал на них, целовался с ними, бодрился и постоянно хворал воспалением легких.

Успокоился.

2 декабря, воскресенье

Мне стыдно перечитывать мой дневник прошлого года. Но это очень поучительно. Видишь, какие там все были детские игрушки и как, вообще, немужественно и бесполезно – ныть. Я и не буду, а некоторые параллели хочу провести.

В прошлом году у нас было масло, молоко – вообще что-то было (например, магазины, лавки и т. д.). Теперь черная мука – 800 р., каждое яйцо – 5–6 р., чай – 100 р. (все, если случайно достанешь).