Дневники

Нелепее, чем просить у царя «революцию» и ждать, что он ее даст из рук в руки, готовенькую. Нет, женщинам, чтобы равными быть, – нужно равными становиться. Другое дело – внешне облегчить процесс становления (если он действительно возможен). Это – могут женщинам дать мужчины, и я, конечно, за это дарование. Но процесс будет долог. Долго еще женщины, получив «права», не будут понимать, какие они с ними получили «обязанности». Поразительно, что женщины, в большинстве, понимают «право», но что такое «обязанность»… не понимают.

Когда у нас поднимался вопрос «польский» и т. п. (а вопросы в разрезе национальностей проще и целомудреннее «полового» разреза), – не ясно ли было, что думать следует о «вопросе русском», остальные разрешатся сами – им? «Приложится». Так и «женские права».

Если бы заботу и силы, отданные «женской» свободе, женщины приложили бы к общечеловеческой, – они свою имели бы попутно, и не получили бы от мужчин, а завоевали бы рядом с ними.

Всякое специальное – «женское» – движение возбуждает в мужчинах чувства весьма далекие именно от «равенства». Так, один самый обыкновенный человек, – мужчина, – стоя сегодня у окна, умилялся: «И ведь хорошенькие какие есть!» Уж, конечно, он за всяческие всем права и свободы. Однако на «женское шествие» – совсем другая реакция.

Вам это приятно, амазонки?

После «баб и дам» – шли опять неисчислимые полки.

Мы с Дмитрием уехали в Союз писателей, вернулись – они все идут.

В Союзе этом – какая старая гвардия! И где они прятались? Не выписываю имен, ибо – все и всё те же, до Марьи Валентиновны Ватсон с ее качающейся головой.

О «целях» возрождающегося Союза не могли договориться. «Цели» вдруг куда-то исчезли. Прежде надо было «протестовать», можно было выражать стремление к свободе слова, еще к какой-нибудь, – а тут хлоп! Все свободы даны, хоть отбавляй. Что же делать?

Пока решили все «отложить», даже выбор совета.

Вечером были у X. Много любопытного узнали о вчерашнем заседании Совета раб. депутатов.

Богданов (группа Суханова же) торжественно провалился со своим предложением реорганизовать Совет.

Предложение самое разумное, но руководители толпы не учли, что, потакая толпе, они попадают к ней в лапы. Речь свою Богданов засладил мармеладом и тут: вы, мол, нам нужны, вы создали революцию… и т. д. И лишь потом пошли всякие «но» и предложение всех переизбрать. (Указывал, что их более тысячи, что это даже неудобно…)

«Лейб-компанейцы» отнюдь этого не желают. Вот еще! Вершили дела всего российского государства – и вдруг возвращайся в ряды простых рабочих и солдат.

Прямо заявили: вы же говорили только что, что мы нужны? Так мы расходиться не желаем.

Заседание было бурное. Богданов стучал по пюпитру, кричал: «Я вас не боюсь!» Однако должен был взять свой проект обратно. Кажется, вожаки смущены. Не знают, как и поправить дело. Опасаются, что Совет потребует перевыборов Комитета и все эти якобы властвующие будут забаллотированы.

Зала заседаний – непривлекательна. Публику пускают лишь на хоры, где сидят и «караульные» солдаты. Сидят в нижнем белье, чай пьют, курят. В залах везде такая грязь, что противно смотреть.

Газета Горького будет называться «Новая жизнь» (прямо по стопам «великого» Ленина в 1905–1906 году). Так как редакция против войны (ага, безумцы! Это теперь-то!), а высказывать это ввиду общего настроения будто бы невозможно (врут; а не врут – так в «настроение» вцепятся. Его будут разъедать!), то газета будто бы этого вопроса вовсе не станет касаться (еще милее! Какое вранье!).

Сытин, конечно, исчез. Это меня «не радует – не ранит», ибо я привыкла ему не верить.

22 марта, среда

Солдаты буйствовали в Петропавловке, ворвались к заключенным министрам, выбросили у них подушки и одеяла. Тревожно и в Царском. Керенский сам ездил туда арестовывать Вырубову – спасая ее от возможного самосуда?

Но вот нечто хуже: у нас прорыв на Стоходе. Тяжелые потери. Общее отношение к этому – еще не разобрать. А ведь это начинается экзамен революции.

Еще хуже: правительство о войне молчит.

Сытин на днях, по-сытински цинично и по-мужицки вкусно, толковал нам, что никогда вятский мужик на фронте не усидит, коли прослышал, что дома будут делить «землю». Улыбаясь, суживая глаза, успокаивал: «Ну, что ж, у нас есть Волга, Сибирь… эка если Питер возьмут!»

Сегодня был А. Блок. С фронта приехал (он там в Земсоюзе, что ли). Говорит, там тускло. Радости революционной не ощущается. Будни войны невыносимы. (В начале-то на войну как на «праздник» смотрел, прямо ужасал меня: «весело»! Абсолютно ни в чем никогда не отдает себе отчета, не может. Хочет ли?) Сейчас растерян. Спрашивает беспомощно: «Что же мне теперь делать, чтобы послужить демократии?»

Союзные посольства в тревоге: и Стоход – и фабрики до сих не работают.

Лучше бы подумали, что нет декорации правительственной до сих пор. И боюсь, что правительство терроризировано союзниками в этом отношении. О Господи! Не понимают они, на свою голову, нашего момента.