Дневники импрессионистов

Все несчастье в том, что ни один художник этой группы не воплотил с достаточной мощью и законченностью ту новую формулу, элементы которой ощущаются во всех их работах. Эта формула существует, но в бесконечно раздробленном виде. Ни в одном произведении ни один из этих художников не сумел применить ее как настоящий мастер… Им можно поставить в вину их личную беспомощность, но они не перестанут от этого быть подлинными тружениками нашего века… У них много недостатков, они часто бывают небрежны в фактуре, невзыскательны, алогичны, неумелы, не всегда полностью раскрываются, преувеличивают, но все это не имеет значения: они работают во имя современного натурализма, а этого достаточно, чтобы они возглавили новое направление в искусстве и сыграли значительную роль в истории французской школы живописи.

Захари Астрюк

САЛОН 1868 г.«L’Etendart», 27 июня 1868 г. [Большой стиль — Ренуар] и 5 августа [Пейзажи и марины — Моне]

«Лиза» г-на Ренуара завершает ту своеобразную троицу, которая вступила на престол, когда появилась весьма любопытная и ярко выразительная «Олимпия» Мане, оставившая по себе столь шумные воспоминания. Вслед за Мане пришел Моне со своей «Камиллой», красавицей в зеленом платье, натягивающей перчатки… А теперь появляется самая сдержанная из трех — «Лиза». Это милая парижская девушка, живая, насмешливая и смешливая, которая прогуливается по Булонскому лесу, несколько неумело разыгрывая из себя знатную даму, но стараясь держаться в тени… Ей нужны приятные развлечения: танцы, кабачок, модный ресторан, огромное дерево, под которым можно позавтракать.

На Лизе кокетливая соломенная шляпа и белое платье, перехваченное в талии черным поясом. Лицо ее полускрыто зонтиком. Она стоит на фоне деревьев, в луче солнца, словно поджидая друга. Эта фигура отлично найдена. Картина обаятельна во многих отношениях: эффекты верны, гамма утонченна, впечатление едино и отчетливо, свет распределен превосходно. Искусство, кажущееся простым, но в то же время очень редкое и очень интересное. Трудно с большей искренностью развить тему, вся прелесть которой заключена в свете. Оттенки белого на солнце совершенно восхитительны. Картина в целом ласкает глаз какой-то особой мягкостью выражения и тончайшими нюансами.

Встретим же единодушным одобрением удачную картину, созданную подлинным художником будущего, наблюдателем, не только умеющим подмечать живописное, но и делающим это со всей добросовестностью. Картина «Лиза» заслуживает особого места среди остальных полотен. Однако по какому-то странному недоразумению, объясняющемуся, на мой взгляд, просто невежеством, ее постигла горькая участь — она отнесена к числу неудачных работ. А мы скажем прямо: в Салоне, среди множества произведений, написанных в коммерческих целях, такая картина немедленно бросается в глаза своей художественностью, вкусом, исключительностью, которые заслуживают самого внимательного изучения. Она поразила всех художников. Неужели жюри останется равнодушным?..

… Моне особенно примечателен именно в этом жанре [марины]. В нем угадывается будущий мастер. Он любит воду, знает устройство корабля; еще мальчиком он играл на берегу. Он всей душой сросся с морем. Он оригинален и умеет находить особые нотки для каждой изображаемой им вещи. В этом году он несколько обескуражил своих благожелателей, показав нам картину, написанную наспех, довольно красивую и свежую по колориту, но лишенную глубокого содержания и нескомпонованную. Тем не менее я думаю, что это лишь случайность, которая быстро забудется после новых работ Моне — он ведь в состоянии великолепно выполнять свои картины. В этом ему окажет неоценимую помощь время, а здравый смысл и ум художника доделают остальное.

Арсен Уссей

ПИСЬМО КАРЛУ БЕРТРАНУ, «L’Artiste», 1 июня 1870 г., стр. 319

Двумя подлинными вождями этой школы, стремящейся не к искусству для искусства, а к натуре для натуры, являются гг. Моне (не путать с Мане) и Ренуар, которых ничем не прикрытая искренность кисти поднимает, как Курбе в «Похоронах в Орнани», до уровня настоящих мастеров. Я слышал, что жюри отвергло г-на Моне, хотя проявило достаточно здравого смысла, допустив в Салон г-на Ренуара. Этот гордый художнический темперамент, со всем блеском находящий себе выход в «Алжирской женщине», которую не отказался бы подписать сам Делакруа, заслуживает весьма пристального изучения.

Глейр, его учитель, должно быть, немало изумлен, видя, что воспитал такого чудо-ребенка, который пренебрегает всеми правилами грамматики и дерзает сам писать ее заново. Но Глейр слишком большой художник, чтобы не разглядеть подлинное искусство, независимо от того, в какой форме оно выражается.