Дневники Льва Толстого

– Русские люди! – начинает батюшка [о. Иоанн Кронштадтский (Сергиев) был первым членом Русского Народного Союза имени Михаила Архангела], – хочу я вам показать безбожную личность Льва Толстого, по последнему его сочинению «Обращение к духовенству» […] Толстой извратил свою нравственную личность до уродливости, до омерзения […] Поднялась же рука Толстого […] написать такую гнусную клевету на Россию, на ее правительство! Да если бы это была правда, тогда Лев Толстой давно был бы казнен, или повешен за свое безбожие, за хулу на Бога, на Церковь, за свои писания, за соблазн десятков тысяч русского юношества [имеется в виду отказ от военной службы], за десятки тысяч духоборов, им совращенных, загубленных. Между тем Толстой живет барином в своей Ясной Поляне и гуляет на свободе […] Всё сочинение Толстого «Обращение к духовенству» наполнено самою бесстыдною ложью, к какой способен человек, порвавший связь с правдой и истиной. Автор задался целью совратить всех с пути истины, отвести от веры в Бога и от Церкви… На все отдельные мысли Толстого отвечать не стоит – так они ярко нелепы, богохульны и нетерпимы для христианского уха, так они противоречивы и сами бьют себя – окончательно убили душу самого Льва Толстого и сделали для него совершенно невозможным обращение к свету истины […] Если отвечать Толстому по безумию его, на все его бессмысленные хулы, то сам уподобишься ему и заразишься от него тлетворным смрадом.

Когда заранее ясно, что духовного урода вредно слушать, ярость войны питается своей же собственной тягой к нему: всего злее в войне становятся, когда враг может тебя самого совратить, повернуть на свою сторону.

Это значит конечно, что как раз самое человечное, симпатичное, привлекающее во враге всего вреднее. Толстой всего опаснее именно тем, что может увлечь. Как раз самые большие усилия сделать жену женой принимались за самое изощренное коварство.

Есть разница. Чудовище еще не обязательно враг; в «Аленьком цветочке» оно дружественное. Сквозь невыносимый облик я вижу себя самого, чудовище может превращаться. Глядящий из него узнается. Здесь нет войны и повода для войны, хотя чудовище может отпугивать и мы от него невольно отшатываемся.

Вы видите, что я не делаю разницы между войной, враждой и ненавистью. Потому что пока не умею, хотя хотел бы. Это и важно, потому что касается государства: оно механизм, превращающий в отношениях между своими гражданами войну в суд, соревнование или охоту (полиции на преступника, охотников на зверей).

Я не уверен только – или наоборот уверен – что в этих аспектах другого (чудовище, враг, злодей, ненавистный) вообще можно разобраться помимо взгляда, его направленности, его смены, изменения глаз. У Шарля Азнавура, который не простой шансонье, есть песня с такими словами:

Que j’ai donc fait,
Que j’ai donc dit,
Pour quel méfait suis je punis —
Je n’en sais rien, je n’ai jamais compris.
J’ai vu ses yeux se détourner,
Son coeur à jamais se glacer
Et sans raison effacer le passé.
Je l’aimerai toujours
Dites-le lui pour moi[125]

.

Причины нет, есть отведение глаз.