Дневники Льва Толстого

Нынче 1 сентября [1910]. Вчера не записал. Утром ходил, как всегда, что-то путное думал и записал. Письма малоинтересные. Потом поехали к Матвеевым. Очень сильное впечатление контраста достойных уважения, сильных, разумных, трудящихся людей, находящихся в полной власти людей праздных, развращенных, стоящих на самой низкой степени развития – почти животных. Устал от них. Они все на границе безумия. […]

Немножко поработал. Написал после обеда письма Соне и Бирюкову. Приехали Мамонтовы. Еще более. Еще более резко безумие богатых. А я играл с ними в карты до 11 часов, и стыдно. Хочу перестать играть во всякие игры. Ложусь усталый. (<Там же>)

Присутствие громадной сбившейся машины царизма строжит. Не сбивает с толку, не доводит до раздражения, возмущения, оскорбленности. «Устал от них». Своя порочность тоже приструнивает, мобилизует. Не палки под колеса. Велит работать, дает тему. Уж если что мешает, так уже слабость.

[…] Хотел взяться за «О безумии», но не был в силах. Сейчас надо записать из книжки:

1) Мы живем безумной жизнью, знаем в глубине души, что живем безумно, но продолжаем по привычке, по инерции жить ею, или не хотим, или не можем, или то и другое, изменить ее. (16.7.1910 // <там же>)

Всеобщее безумие близко к грустно-забавному, дает далекий отрешенный взгляд:

[…] Вместо того, чтобы учиться жить любовной жизнью, люди учатся летать. Летают очень скверно, но перестают учиться жизни любовной, только бы выучиться кое-как летать. Это всё равно, как если бы птицы перестали летать и учились бы бегать или строить велосипеды и ездить на них. (15.8.1910 // <там же>)

Так же, между прочим, подстегивает, не дает заснуть знание своей порочности, которая во всяком случае не хуже, чем порочность мира. От наплыва сладкой жалости к себе, типа прочитанной или:

[…] Какая странность: я себя люблю, а меня никто не любит. […] (15.8.1910 // <там же>)

– Толстой легко отделывается в другой день, от прилива непривычной нежности к себе.

[…] Освободился от чувства оскорбления и недоброжелательства к Льву {21.7.: «Всё так же слаб и то же недоброе чувство к Льву»}, и 2-е, главное, от жалости к себе. Мне надо только благодарить Бога за мягкость наказания, которое я несу за все грехи моей молодости и главный грех, половую нечистоту при брачном соединении с чистой девушкой. Поделом тебе, пакостный развратник. Можно только быть благодарным за мягкость наказания. И как много легче нести наказание, когда знаешь за что. Не чувствуешь тяготы. (16.7.1910 // <там же>)

[…] Редко встречал человека, более меня одаренного всеми пороками: сластолюбием, корыстолюбием, злостью, тщеславием и, главное, себялюбием. (7.8.1910 // <там же>)

Одаренного? Редактор исправил бы? Слово точное: и пороки этому человеку дар.