Дневники русской женщины

– Если я женюсь, то мой брак будет эстето-психологическим, – и этого достаточно было, чтобы он сразу наполовину упал в моих глазах. Я не удержалась и сказала:

– Ведь это же абсурд, признавая бессмысленность и тяжесть жизни, – жениться и производить на свет еще более несчастных существ…

Он, нисколько не задумываясь, отвечал:

– Да ведь я же и не думаю о детях… – Чудный ответ! похвальная откровенность! Если б он смотрел в это время на меня – он мог бы видеть, как все мое лицо, вся моя фигура выражали негодующий упрек; но он смотрел вниз, а я… встала молча и отошла к морю, чтобы, глядя на волны, хоть немного овладеть собою. Я не люблю терять слов даром и не нападаю негодующей речью, если вижу, до какой степени она будет непонятна и бесполезна.

Да, сначала я была не согласна с «Метафизикой половой любви» Шопенгауэра; но, пожалуй, теперь, после трех лет занятий, размышлений и наблюдений над жизнью – придется согласиться с ним, что в основе любви лежит таинственная бессознательная «воля к жизни», которая магически действует в человечестве.

Боже, как мы жалки, как мы несчастны! Жалка наша жизнь, но в отчаянной борьбе, на пороге смерти мы хватаемся за соломинку, готовые целовать подошвы сапог г-д Захарьиных и потакать их самодурству, лишь бы вновь вернуться в этот омут… Мы боимся смерти, потому что чересчур привязаны к жизни и мало думаем об ее конце. Все положительное симпатично нам, все отрицательное доставляет страдание. Это действительно заставляет думать, что когда-то человек был создан для вечного наслаждения жизнью, для счастья, радости, довольства. Каким таинственным, невидимым путем потерял он это блаженство? Библия объясняет это… Верить ей? Или же считать Книгу Бытия символической? – Не знаю…

Надо бы еще подвести итоги прошлому году… но скоро 11, сестра придет за лампой, и я оставляю перо.

31 дек., 10-й ч. веч.

Вот и старый год подходит к концу; подведем же итог… Многое пришлось мне пережить в нем, пожалуй, более, нежели за целую половину предыдущей жизни… Я не занималась основательно и не успела мало-мальски получше ознакомиться ни с одним вопросом; смягчающими вину обстоятельствами являются внешние, да и мое неврастеническое состояние; нравственные мучения, несравненно острее физических, и невозможность заниматься в тех пределах, как бы мне хотелось, – все это не перестает меня мучить. Господи! сжалься, наконец, надо мною! дай мне хоть на этот год силы и здоровья!.. Зато в сфере нравственной, после того острого потрясения, испытанного мною во время болезни Вали, – я выиграла: полезно, в высшей степени полезно попасть в сферу несчастных, испытать самой болезнь и, кроме того, видеть кругом себя горе себе подобных.

Здесь, окруженная моими друзьями – книгами, я живу точно не в лечебнице; только вид больных напоминает мне, где я, а то – лежа в постели, в подушках, не чувствуя ни малейшей боли в ноге, и с книгой в руках – я вполне здорова… Меня даже как-то не тянет отсюда…

Эта опошленная эгоизмом жизнь окружает наше сердце такой толстой шкурой, что нужны иногда жестокие удары судьбы, чтобы пробить ее и добраться до самого сердца; но бывает и так, что эту шкуру не пробьет ничто, эгоизм так въедается в сердце, что оно, наконец, совсем высыхает.

И теперь я ясно увидела свое заблуждение, всю глупость своей идеализации людей и теоретических взглядов на жизнь…

Интересных встреч и людей за этот год почти не было. Д-са я пока мало знаю, но насколько его поняла – он типичный представитель изломанного молодого поколения; он и Таня – родные брат и сестра по натуре, с некоторым нездоровым взглядом, только она симпатичнее его, потому что моложе и ее натура от природы была лучше. Вспоминаю далее книгу о докторе Гаазе, которую я не могу читать без слез, которую беру в руки с благоговением. Сестра Г-ович… Что за бездна любви и ласки к больным, какая преданность делу милосердия, какое самоотвержение и желание принести пользу и твердость в достижении цели. Проф. П-ов – я его знаю как врача – его доброта, ласка и внимательность ко всем больным делают его личность в высшей степени привлекательной. Меня глубоко тронуло его желание положить меня сюда бесплатно. Когда он мне сказал об этом, я смутилась… и отказалась, но он, не обращая внимания на мои слова, самым добродушным тоном возразил:

– Ну, куда же вам платить 50 р.

Я смутилась еще более и сказала, что могу, но, должно быть, мой голос звучал неуверенно: так и попала я на кровать имени Гамбургер… Я чувствовала, что этому доброму человеку доставляет удовольствие положить меня, как учащуюся, бесплатно, а я потом пожертвую в общем сумму, равную той, в какую обошлась бы мне платная кровать.

Операция все еще длится: заворот кишок у поступившего сегодня утром больного требовал скорейшей помощи. Операционная ярко освещена, и торжественная тишина царит в коридоре и палатах.