Вечером на курсах состоялась обычная вечеринка с концертом в пользу касс всех 4 курсов. Большинство профессоров нашего фак. отсутствовало; у меня же, как всегда, не было ни одного знакомого студента-универсанта. После наверху бешено танцевали; по обыкновению нашлись охотники поглазеть на такое вовсе не художественное зрелище, происходящее на маленьком пространстве и к тому же среди самой простой обстановки. Я потолкалась в толпе, поговорила с одной-другой товаркой, – скучали. Студенты, у которых не было своих знакомых курсисток – тоже стояли группами, не подходя к нам. Чувствовалась разрозненность между незнакомыми. Только в третьей аудитории раздавались голоса студентов, и она была битком набита народом. Я с трудом протолкалась, но не могла вынести духоты и опять вышла. Студент кричал, какой из двух вопросов поставить на обсуждение: о разрозненности среди студенчества или о том, как помочь голодающим? Толпа закричала «последний»! Далее я ничего не слышала, кроме отрывочных слов, произносимых задыхающимся голосом… Я выбралась из аудитории в коридор. Эх вы, умники! Положим, что стремление помочь голодающим – благородное, но в пылу молодости вы не заметили неразрешимости для вас этого вопроса и упустили первый, о котором можно бы было поговорить с пользой.
Я наблюдала все время за присутствующими. Те, у которых были свои знакомые, были веселы и оживленны, а кто не имел – тому вовсе не было весело. Казалось бы, чего лучше? Вы – студенты, мы – курсистки, между нами должно быть общее, должно быть единение, простота отношений, живые разговоры, живой обмен мыслей. А между тем – вы стоите у стен, не решаясь подойти к нам, не будучи «представленными», мы – стоим у другой стенки и тоже не решаемся начать разговор первые. Такое ли отношение естественно? Господа, если твердить о братстве, – так отчего же нам, хоть на эти годы, на студенческой скамье не осуществить, пока есть возможность, братские отношения?.. «Ах, как скучно!» – твердила Б., бродя со мной по зале. Мне тоже не было особенно весело… Почему бы нам не собраться нескольким курсисткам вместе со студентами и не поговорить как добрые товарищи? Я попробовала было бросить эту мысль Б. и указать ей на одного студента, известного мне словесника, – вот, говорю, пойдем, познакомимся, наверное у нас найдется общая тема для разговора; он малый простой, его знают наши, кто из Воронежа. Б. замялась:
– Ах, нет… я не решусь никогда, он мне не знаком – и она даже ушла в зал, оставив меня одну в коридоре. Я однако упряма. А ну, думаю, попробую его спросить хоть что-нибудь.
– Скажите, профессор Ш. в Петербурге или нет?
– Не знаю, – был односложный ответ, хотя студент был его учеником.
Я решила не продолжать разговора далее: характерная односложность сразу охладила меня. Нельзя, конечно, судить его по такому ответу, но если бы он хотел с полуслова понять меня, то сейчас же мог завести разговор, а он и не подумал поддержать его. Я отошла и решила остаток вечера употребить на маленькие делишки, на переговоры со знакомыми товарками о кое-каких незначительных мелочах; наконец, в 2 часа ушла домой вместе с Шуркой…
Так, – виноваты во всем сами мы, и поэтому никак нельзя сказать, – весело ли было на вечере, или нет.
Вечером я была у А-вых, где Н.Н. читал свои статьи, подготовленные к конгрессу единого человечества. Н.Н. читал отчасти уже знакомые мне статьи о силе и значении любви. Есть у него немного режущие ухо выражения – «сладкие пирожки жизни», попадаются неверные мысли, вроде понятия «бессистемной благотворительности». Очевидно, он знаком с той петербургской благотворительностью, которой, скуки ради, занимаются дамы-патронессы, в среде которых она является делом развлечения, приятным и легким.
По этому поводу мне невольно вспомнилось недавнее собрание у Ольги Константиновны Н. В прекрасно убранной комнате, уютной и ярко освещенной, сидели за столом нарядные дамы и рассуждали о вечере в пользу бедных курсисток; на некоторых из них сверкали бриллианты, шелестел шелк, и под шумок веселого разговора, казалось, – здесь была такая веселая, такая приятная жизнь, полная благотворительного развлечения, что душа, ум, мысли, чувства – все точно убаюкивалось на мягких рессорах жизненного экипажа… ехать так удобно, спать можно так приятно! И Н.Н. знаком именно с этой благотворительностью. А между тем есть такие добрые дела, совершаемые тихо, незаметно, что отрицать их все под флагом «бессистемной благотворительности» невозможно. Об этом дорогой я долго говорила со знакомым профессором.