Дневники русской женщины

– Да ведь есть такие любительницы, которые сюда едут, воображая, что это так легко работать, – едут ненадолго; нет, нам таких любительниц не надо, – уже совсем рассердился профессор, приняв меня, должно быть, за одну из таких «любительниц» модных поездок. – Впрочем, – он вдруг смягчился, – если вы так хотите, я могу вас послать не в качестве самостоятельного лица, а в качестве помощницы: ко мне завтра придет одна медичка, человек опытный, работавший уже и ранее на голоде, я переговорю с ней – вы можете ехать как помощница.

– О, конечно, – с радостью согласилась я. Мне было решительно все равно, ехать в качестве прислуги, лишь бы ехать скорее, и я только спросила, когда он мне сообщит ответ.

– Приходите ко мне в канцелярию завтра в 10 час. утра. Не можете? Ну тогда я телефонирую вам в гостиницу часов в 12 или 12¹/₂. А если вы хотите работать в частной организации, то обратитесь к редактору «Казанского телеграфа» Ильяшевичу, у него все сведения.

Я откланялась и вышла с облегчением. Нельзя сказать, чтобы это свидание произвело благоприятное впечатление.

10 мая

Не получив до часу никакого уведомления, я отправилась в редакцию «Казанского телеграфа». Долго искала я вывески – Казанский Вестник, а Телеграфа – нет.

– Где же он? – в отчаянии спрашиваю городового.

– А вон там, вывеска-то старая!

Вошла в крошечную, низкую комнату, дрянную, но с телефоном; за столом сидело несколько человек, фигура редактора выделялась среди них. Он любезно сообщил, что в настоящее время дело частной организации помощи голодающим сосредоточено у Петра Матвеевича Останкова. Наученная опытом, я предварительно сообщила ему, что дольше трех недель работать не могу…

– Вполне достаточно, – успокоительно сказал он и стал телефонировать в земскую управу; ему ответили, что О-в там.

– Вы поезжайте прямо туда, – посоветовал Ильяшевич.

Несколько ободренная, явилась я в городскую управу. Шло заседание; земцы горячились, говорили, разумеется, о деньгах и, конечно, на кого-то негодовали, говорили, что писали шесть раз о 40 тысячах и напрасно, а Курбатовы счета шлют, требуют… словом, заседание было в разгаре, и я слушала его, стоя в ожидании у конторки. Председатель, очень симпатичный пожилой господин, подошел ко мне, узнал о цели приезда и тотчас же дал письмо к своей жене, которая тоже принимала деятельное участие в работе для голодающих.

Через ½ часа я уже сидела в гостиной г-жи Останковой. Эта дама оказалась особой очень деятельной и без лишних слов объявила мне, что они едут сегодня к себе в имение и отвезут меня на своих лошадях, вместе с Ж., молоденькой, очень славной курсисткой-педагогичкой из Москвы; она ехала в дер. Большие Нырсы, татарскую, на 2½ мес., я же была направлена в село Б. Меретяки в помощь батюшке, так как, ввиду краткости времени, мне одной столовую поручить было неудобно. Мне оставалось только собраться, через два часа мы уже были в пути.

День был жаркий; до Елани – имения гг. Останковых – было около 35 вер. Я с любопытством смотрела на встречные деревни и, проезжая через одну из них, невольно ахнула, увидев на маленькой избушке надпись: Земское училище. – «Еще и хуже бывают!» – отозвалась моя спутница, более меня знакомая с деревней. Невольно защемило сердце при мысли, что еще не то увидишь… И вспомнилась мне виденная где-то на выставке картина, изображающая комнату сельской учительницы: я тогда была на первом курсе и мечтала по окончании стать народной учительницей. Увидев эту картину, эту бедную обстановку – я остановилась, и какой-то смутный страх наполнил душу… я испугалась, малодушно испугалась предстоящей бедности, отречения от того комфорта, к которому привыкла от рождения. Помню, как мне потом стало стыдно и как я нарочно долго стояла перед картиной, чтобы глаз мог привыкнуть к этой обстановке. Так и теперь, при замечании Ж., мне опять стало стыдно. Я перевела разговор на педагогические курсы в Москве.

К вечеру приехали мы в Елань. Большой старый барский дом был оживлен; часть семьи О-вых уже переехала туда, и дети бежали навстречу матери. Усталые, мы с удовольствием думали об отдыхе, нам отвели отдельную комнату.

12 мая

10-го утром проснулась я рано. Все спали. Хотела выйти в сад – двери заперты; недолго думая – в окно, причем сломала нечаянно одну из скамеек для цветов, проклиная свою несчастную способность вечно сделать что-нибудь не так. Утро было чудное; сад, пруд, поэтическая обстановка, среди которой не верилось даже, что едешь на голод.

Мне страшно хотелось ехать поскорее, но выехали только во 2-м часу дня в другое имение – Гремячку, куда приехали только к вечеру; там мы должны были тоже переночевать и уже оттуда выехать в наши деревни.

Вчера утром, перед отъездом, в открытой здесь столовой мы попробовали кушанье, и оно показалось нам очень вкусным: пшено, капуста, с приправой из масла, лука, перца и лаврового листа.