Я потихоньку расспрашивала батюшку, кто это читает, как устроена столовая и проч. Так как батюшка сам лично, разумеется, не мог присутствовать при раздаче каждый день, то назначали доверенных из крестьян; и надо ему отдать справедливость – он выбрал их очень удачно, особенно этот мужик – был грамотный и единственный в селе любитель «почитать», выписывавший «Сельский вестник». Далее узнала, что столовая открыта была на 200 человек (всего наделов в с. Б.М. 319), впереди предстояло сделать прибавку на 50 человек, но батюшка, уже давно получив уведомление от помещиков, никак не может найти больших размеров котел. Я, конечно, предложила пойти поискать самой, он любезно вызвался сопровождать меня, и мы отправились в дер. Удельные Меретяки, 6½ в. от села; там были две столовых – от Красного Креста на 45 чел. и от Останковых на 66–67 чел. (наделов 84, сколько же душ – точное число батюшка не мог мне сообщить; от Кр. Кр. в Б.М. столовой не было, но выдавали на 165 чел.).
Уд. Меретяки – маленькая деревенька; пока мы шли туда, раздача уже окончилась. Искали котла, ходили по избам, но нигде не было подходящего. Возвратясь домой, решила продолжать поиски и после обеда пошла в дер. Верхние Меретяки с о. диаконом (тоже из крещенцев). Это крещено-татарская деревня. Меня уже предупредили раньше, что татаре крещеные не признают себя за татар, но, не зная русского языка, не считают себя русскими, а весьма оригинально – крещенцами. – «Они обидятся, если вы назовете их татарами», – говорила мне матушка, а я не верила, пока не увидала на деле.
Верхние Меретяки – большая деревня на открытой безлесной местности, как и первые две. Речки тоже нет, но зато много ключей и оврагов; поэтому здесь местность сырая и много хворают лихорадкой. Дорогой я расспрашивала о. дьякона о столовой, о крестьянах, приходе. Здесь столовые помещаются в 6 домах – 3 от Красного Креста и 3 от Останковых. Во всех столовых Останковых кормились 186 чел. (наделов 248) и от Красного Креста – 160 чел.
Так как теперь было много больных, то мы пошли прямо к старосте, у которого просили список. Староста, бойкий и подвижный мужик, так и рассыпался перед нами; доставлен был список, мы пошли по избам, мне хотелось ознакомиться хотя немного с положением больных. Не обладая никакими медицинскими знаниями, я, конечно, не могла ничем помочь, но могла заключить, что цинга, должно быть, здесь есть.
Что меня поразило во всех виденных деревнях – изобилие крестов на улицах и кругом деревни. Ставятся кресты такие, как на кладбищах, только весьма внушительных размеров, или же похожие на часовни: на столбах иконка, прикрытая крышей, и внизу болтается нечто вроде «пелены» из полотна или платка. Я спрашивала и батюшку и о. дьякона о причине такого явления – оба объяснили это религиозностью народа, которая здесь, мол, очень сильна, так как они окружены иноверцами. Точно так же меня удивило и то, что все деревни, все села были окружены околицами; читая книжки, я, разумеется, слыхала о них, но, не видав ничего подобного в фабричных деревнях Ярославской и Владимирской губерний, думала почему-то, что их теперь уже не делают; здесь же мне объяснили, что без них нельзя – скотина в поле выходит…
Внутренность изб отличается от русских большими нарами, которые везде занимают половину избы, да большим количеством подушек в разноцветных наволочках. У женщин характерный головной убор – нечто вроде наушников, унизанных монетами, и красный платок, завязанный сзади, уши открыты. Платье в виде длинной голубой рубашки домашнего тканья обязательно с красными ситцевыми оборочками, с глухим воротом, а шею плотно охватывает коралловое ожерелье с подвесками из старинных серебряных рублей, числом иногда до 8 штук (у бедных не менее 5); попадаются иногда и очень старинные – времен Петра II, екатерининские и елизаветинские рубли почти у каждой бабы. Широкие рукава рубашки засучены по локоть; вместо подверток на ногах носят толстые шерстяные белые валяные чулки и лапти. Одежда мужчин ничем не отличается от русских. – «Наш крештёнский норма (форма) такой», – отвечали мужчины, когда я их спрашивала, отчего носят эти наушники. Женщины, за самыми ничтожными исключениями, вовсе не говорят по-русски, объяснялись кое-как, но почти постоянно переводчиком был о. дьякон.
Вот уже четвертый день, как я «знакомлюсь с экономическим положением народа». Впечатлений много, и все неотрадные. Я знала заранее, отправляясь сюда, что не имею понятия о настоящем русском мужике, так как наши ярославцы – народ очень развитой, бойкий и «просвещенный» той полугородской, полуфабричной культурностью, которая так соблазнительна по внешности, так малосимпатична по своему содержанию. И вот, читая в газетах, журналах о мужичке, я видела всю разницу между нашим ярославцем и мужиком из земледельческих губерний.
…Тьма-то, тьма-то кромешная!