Дневники русской женщины

И после ее ухода проклятый обруч еще сильнее стиснул голову… и я без сил бросилась на кровать…

24 марта/6 апреля.

Так и поехала в Кострому без наличных денег. В Окружном Суде немного удивились, когда я заявила о своем желании написать сама прошение об утверждении духовного завещания и не без любопытства посмотрели на студентку-юристку: как когда-то, во времена оны, женщины-врачи, так мы для большой публики пока еще – нечто вроде любопытного зверя.

В банке, конечно, спросили доплаты: вклады на вечное поминовение иначе, как наличными, не принимают. Пришлось разменять одну сотенную ренту: это был вклад, назначенный в Нерехтскую богадельню.

Нерехта от Костромы всего полтора часа езды. Я так и рассчитывала все дела устроить за один раз – проездом из Костромы в Нерехту вложить деньги Саше в казначейство и передать тете – председательнице местного благотворительного общества. Но каприз сестры разрушал все: денег не хватало, приходилось приехать вторично в Нерехту. К счастью, тетя выручила: узнав, в чем дело – добрая душа выдала расписку вперед. «Свой человек! верю. Завтра из Ярославля вышлешь». Сегодня, как приехала, послала за сестрой.

Та выслушала все, как ни в чем не бывало.

– Ну не велика важность!

Вечером мы с бабушкой сидели за чаем. Я рассказывала ей о своей поездке; она молча слушала и вздыхала с каким-то особенным взволнованным видом.

– Бабушка, милая, что это вы? – спросила я.

– Ничего, Лиза, ничего… так.

– Да вы скажите, – допытывалась я. – Случилось что-нибудь? неприятность какая? да?

Бабушка молча покачала головой, и вдруг сказала серьезно и торжественно:

– Вот бабушка твоя и умерла… честь честью, как следует быть: и причастили ее, и завещание написано, и в нем никого не забыла – и вам оставила, и бедным, и Саше, и на помин души… Хорошо… дай Бог всякому такую кончину. Вот я теперь и думаю… про твою маму, плоха она стала, – ах, плоха. Пора и о завещании подумать. Ведь у нее денег-то немало. Опять все мальчикам пойдет, как после отца… велика ли ваша восьмая часть? Опять же в церкви надо бы, в монастырь, на помин души. Пора и об этом подумать… Живем – грешим, после смерти кто помолится? Вы, молодые, в Бога не верите… Ох, надо, надо Саше подумать об этом… поговорила бы ты с нею, Лиза.

– Бабушка, что вы говорите? – в ужасе вскричала я. – Да разве можно говорить с ней об этом? Ведь вы знаете, как она смерти боится…

– А Бога она не боится? Как подумаешь, будет лежать в могиле… без вечного поминовения… как собака какая, прости, Господи.

Голос бабушки дрогнул, и она заплакала.

– Бабушка, дорогая, поймите, что это – немыслимо. Ведь вы же знаете, она всю жизнь прожила, делая только то, что ей нравилось… смерти она боится до безумия… всю жизнь лечилась от всяких болезней – и действительных и воображаемых. И вдруг говорить с ней о завещании! Да что вы, что вы, бабушка! Пусть уж лучше я сама дам за нее, куда вы велите – на всякие поминовения, только молчите, только не говорите с нею об этом!

Но у бабушки свои убеждения. Ее горячая, наивная вера придает ей твердость фанатика… Она молча покачала головой…

– А Бог-то! а грехи-то! а вы, дочери, чем же хуже сыновей? хоть бы о вас подумала, пожалела бы. Шутка ли, законы-то какие, все у вас для братьев отымают… Нет, коли ты не хочешь, я уж сама с ней поговорю.

– Этого еще только не хватало! – Я в отчаянии умоляла ее ничего не говорить. Бабушка молчала. Она, очевидно, раскаивалась, что завела со мной этот разговор, а теперь я мешала привести ей в исполнение уже, очевидно, назревшую мысль.

Что-то будет? Как устроить так, чтобы она и в самом деле не вздумала высказать матери своих мыслей? Как помешать! Не пускать ее одну без себя ехать к матери? Но как это устроить? Пожалуй, со своей стороны, бабушка догадается, рассердится и все-таки поедет.

36 марта/8 апреля.

Смешно, что мы с бабушкой ведем такую дипломатическую игру: она старается скрыть от меня свои думы, – а я стараюсь всячески не допустить ее ехать к матери без меня. Сегодня удалось уговорить идти ко всенощной, пока я вечером буду у адвоката.

28 марта/10 апреля.

Сегодня утром прихожу из библиотеки – бабушки дома нет. Я тотчас уже сообразила, что она, наверное, поехала к матери, и поскорее пошла туда. Еще когда подходила к столовой по коридору, сквозь все затворенные двери долетал до меня раздраженный резкий крик. Это был голос матери. Сердце у меня так и замерло… Не удержалась-таки бабушка! говорила!

Я пробежала столовую и распахнула дверь гостиной. Бабушка с платком в руках сидела в кресле и плакала. Около нее стояла дрожащая Надя. Мать полулежала на низеньком диване.

– А-а, вот она, вот кто это вас научил! – злобно воскликнула она, указывая на меня.

– Как посмела ты, подлая тварь, нет, отвечай, как только ты это посмела!!!

Я остолбенела и не могла сразу сообразить, в чем дело… В голову точно молотком ударило, в глазах помутилось…

– Что такое? при чем я тут? – с усилием выговорила я.

– Она не понимает!