Дневники русской женщины

Пришлось объяснять, что у нас понятие равенства детей в праве наследства не существует ни в законе, ни в большей части общества.

Удивлению и негодованию присутствующих не было конца. Они совсем забыли о том, как сейчас восхищались положением замужней женщины у нас. Несправедливость по отношению к детям, в связи с сознанием, как трудна для женщины борьба за существование, вытесняла из их представления преимущество положения замужней женщины…

Это и немудрено: у большинства присутствующих были дети, и инстинкт материнской любви заставлял их возмущаться гораздо более несправедливостью по отношению к детям.

А я с интересом слушала и думала: как много значит, что за сто лет это основное понятие справедливости так глубоко вошло в плоть и кровь общества, что теперь ему кажется невозможно, невероятно – то, что прежде было в порядке вещей… Точно у нас теперь – крепостное право.

И я думала: когда же с таким же чувством возмущения и негодования закричат все при словах: «женщина не имеет права подачи голоса»…

Когда? Когда знаменитые принципы «равенства, братства, свободы» будут распространены и на другую половину рода человеческого?..

Дама без возраста, до сих пор молчавшая, вмешалась в разговор.

– А знаете ли, Маргарита Дюрамбер недавно открыла дешевые квартиры для девушек-работниц. Я там была – все очень, очень мило: и комнаты, и пища – дешево и хорошо. Это она – чтобы предохранить их от падения. В Париже такой разврат. И кажется, она хочет заняться устройством подобного же общества для таких милых молодых девушек, как mademoiselle, – любезно кивнула она головой в мою сторону, – которые приезжают в Париж одни и первое время не знают, как ориентироваться в чужом городе.

– Я с вами несогласна, – с видимым замешательством сказала хозяйка дома. – Не Маргарите Дюрамбер заниматься устройством общежития для студенток.

Дама взволновалась.

– Отчего же – отчего?

Я заметила, как m-lle Шолль пересела поближе к матери, а журналист принял чрезвычайно заинтересованное выражение. Только старушки и с ними молодая женщина, перейдя на другой конец салона, усердно разбирались в кипе журналов.

На лице m-me Шолль отразилось затруднение.

– Оттого что всем известно – кто такая Маргарита Дюрамбер.

– Я ничего не понимаю… Что хотите вы этим сказать? По-моему, это просто богатая женщина, издательница газеты «Права женщин».

– О нет, у Дюрамбер нет никакого состояния, – с живостью заметила m-me Шолль.

– Так как же она может вести такие дела? – удивилась я.

– Вы видите? – торжественным тоном обратилась m-me Шолль к даме. – Теперь – как вы объясните этой молодой девушке – кто такая Маргарита Дюрамбер!

Та пожала плечами.

– Ну, что ж тут особенного? всему Парижу известно, что эта Маргарита Дюрамбер – бывшая актриса, содержанка Ротшильда.

– Что-о?! – с негодованием вскричала я. – Да ведь это же позор для французского феминизма, что его самая большая газета издается кокоткой!

– Вот, – торжествовала m-me Шолль, – вот какое впечатление производит подобное открытие на честных людей… Так, так, верно, дитя мое, я с вами согласна, и поэтому предпочитаю не иметь с ней дела, и сама на свои средства поддерживаю ежемесячный листок «Наше право»…

У журналиста вырвалось живое движение протеста, но он смолчал и продолжал следить за разговором. Дама вспыхнула.

– Вы не имеете права ни называть ее кокоткой, ни считать это позором для феминизма. Что тут позорного? Она получает деньги от богатого человека и тратит их на общую пользу. Это прекрасно и благородно. Другие и этого не делают.

– Я удивляюсь вашей строгости, – произнес, наконец, журналист. Я знаю историю основания этой газеты и Маргариту Дюрамбер. Во время дела Дрейфуса – с целью пропаганды – Ротшильду был нужен орган; феминизм – явление новое, – им и воспользовались. А Маргарита Дюрамбер – женщина очень умная, прекрасно говорит, хорошо пишет; естественно, что газета и была дана ей в руки.

Что она содержанка – это не мешает ей быть передовой женщиной. И потом – разве вы забыли, что во все времена именно такие женщины и были наиболее передовыми. Вспомните Аспазию, Пимону де Ланкло[6]…

– Но в том-то и прогресс, что современному обществу не нужны более ни Аспазии, ни Пимоны де Ланкло, – резко возразила я, возмущенная тем, что воззрения дамы нашли себе защитника в лице такого известного журналиста. – И не стыдно вам так рассуждать?! Кажется, в наше время нравственные понятия должны быть немного… выше времен афинских гетер, да и строй общества уже не тот.

– Так, так, так, – одобрительно кивала мне m-me Шолль.

– Ну, ну, – примиряющим тоном сказал Даркур, – к чему такая строгость? Ведь важен результат, а не его причины. Что же делать, если во Франции богатые женщины все американки и дают деньги на… на что, спрашивается? Вот недавно, в приходе св. Фомы Аквинского, собрали десять тысяч франков на усиление средств миссионеров…

– Я же сказала, – с жаром подхватила дама, – я же сказала, что другие и этого не делают! Поэтому-то и надо ценить великодушие и щедрость Маргариты Дюрамбер.