Дни яблок

Линник взяла бубен и обошла вокруг таза с тарахтением и звоном. — Вот мне показалось, — заявила зоркая Лида. — Там только-только мелькнуло… такое… неприятное. Дайте мне что-то тяжёлое — я вдарю по этому тазику.

— Так и знала, — скептически заметила Шароян. — Та же история. Слыхала я про эту цуефу… Наверное, оно китайское. Тю, короче…

— Неприятные звуки, — сказала от двери Гамелина От вернулась вместе с Чернегой, который нацепил на себя мою тенниску почему-то навыворот. — Неприятные… Может, это трубы? Смет, стук, кто-то вздыхает, хихикает. Ещё кошка шипит на меня без причины…

— Как ей и положено, — мрачно сказал я. — Хуже было бы, если б гавкала.

Гамелина вздёрнула брови…

— Пора плыть… — грозно сказала подкравшаяся Линник. И звякнула в бубен — раз, второй и третий.

Аня вздохнула, покрутила пальцем у виска, расстегнула блузку, заколола косу, потрогала воду указательным пальцем, словно попыталась нарисовать что-то на зыбком круге, опустилась на колени, наклонилась и глянула на ровную тёмную поверхность — в упор.

— Давай-давай, — подзадорила Лида. — Стала бегом на дорожку, шапочку поправила, ласты взула и ноги в руки… Старт!

Из коридора донеслось яростное шипение.

Пока Гамелина возмущала гладь, гоняла яблоки и разбрызгивала воду, Ганжа согревал Карину глинтвейном, Линник вспомнила старшую группу и выбивала на бубне польку, беззаботный Крошка отобрал «Звёздочку» у Насти, открыл, попытался нагреть красную коробочку над свечкой, но обжёг пальцы и отшвырнул мазь вон — прямо в напиток…

— Нечаянно, — сказал Юра, заметив мой взгляд.

— Готовься, — прозвенела ему бубенцами Лида. — Вторая дорожка, третья тумбочка. Шапочка своя. Ныряешь лёжа.

Аня, восставшая от воды, выглядела какой-то нездешней, чуть старше или спокойней, так просто и не поймёшь. Гамелина пару раз отжала мокрый хвост косы, неспешно разделила яблоко и развернула куколку с запиской.

— Хм… — сказала Аня и глянула на меня странно. — Хм… Даже так? Ладно… — и прочла.

А за месяцем — луна,
Мальчик девочке слуга.
«Ты, слуга, подай карету,
А я сяду и поеду,
Ты, слуга, подай метлу,
Я я карете подмету.
Ты, слуга, подай лимон
И выкатывайся вон».

— Я бы написала по-другому, — обстоятельно заметила Аня. — Но теперь уже всё. И коса намокла. Дайте вытереться мне.

— Старт! — сказала Линник и стукнула Крошку бубном.

Юра, неизвестно зачем, задумчиво снял носки.

— Всегда он так, — тревожно сообщил Чернега, по-прежнему в навывороте. — Ищет свой способ, и вот, что носки сейчас — сильно задумался, значит. На него однажды книжная полка упала — шёл опыт, тёрли магний, а она упала, так он…

Крошка сел возле табуретки, дунул на воду, в последний момент схватился за бортики, словно хотел выплеснуть содержимое посудины или вылить себе на голову, и с размаху плюхнулся лицом в таз. Вода взволновалась и моментально затекла ему за шиворот… Мы увидели как стиснул он пальцы — костяшки побелели, и шрамики от химии стали заметнее. Крошка сделал некоторое усилие — и явился обратно — радостный, мокрый, с яблоком в зубах.

— Уавив доф! — сказал он. Вынул изо рта фрукт, обтёр лицо. — Нос, говорю, ударил, — сообщил Юра. — Странная плотность, меня как не выпускало что-то. Ты добавил в таз крахмал?

— Желатин, — протарахтела вслед бубну Линничка. — Бумажку читай давай, химия.

Юра обтёр рукавом лицо.

— Ази, двази, призи, зизи,
Пятом, мятом, шума, рум,
Дубокрест, марган, варум…

Листики атаковали Юру что осы, будто пытались помешать или сами вчитаться в шуму-рум-варум…

— Опять цвайка, — радостно заявил Ганжа. — Саня, ты чего понаписывал такого? Какие ещё зизи?

— Тоже хочу знать, — скромно заметил Крошка.

Лида кышнула на светляков, заботливо промокнула «ныряльщику» лоб и вытерла свою ладонь о Юрину же спину.

— Не спрашивайте его, — нежным и тонким голосом заметила она. И потрясла бубном в мою сторону. — Пусть сам за своими яблоками пирнет уже. Тогда и поговорим, как вылезет с таза.

От бубна оторвался колокольчик и закатился под кресло. Вели ему устремились листики, но не догнали.

Мне, конечно же, нырять не хотелось… Но одинокое яблоко, стрем но вращающееся в тёмной воде, но раззадоренные искрами от разрезвившихся листиков гости, но Гамелина… и глинтвейн этот. И гул, звон, низкий звук, что неторопливо наполнял квартиру. Надо было бы предвидеть… Я снял свитер…

Из глади водной непроглядной, смотрело на меня моё же лица двоилось, троилось и словно отступало — всё дальше и глубже — аж на самое дно.