Дни яблок

Яблоко само по себе отплыло к борту и крутилось, непостоянное, фортуновым шаром. Насмешливо. Я нырнул. Вода холодной не была, нисколечки, и сразу залилась в уши. Я фыркнул, услышал чей-то смех, глотнул воды… и упал прямо на песок — мокрый и холодный. Сильно пахло рекой, вокруг косматило туманом, или просто дым стлался. Осенние гуси тянули тоскливые клинья в сером небе, перекликаясь скорбно. Моросило тоскливенько и нехотя. Осенний свет силился быть, получалось как сквозь пальцы — только глазам наказание. Я огляделся. Позади в туман кутались сосны — чёрные-кручёные, в слёзках янтарной смолы; голые вербы — серые и патлатые, всякие заросли непролазные: бузина, репей, осока. Звякнул колокол. С невидной суши или последнего берега — кому как…

На камне — белом с зеленью, посреди песчаной отмели, сидели два мальчика — худых, очень заросших и невесёлых, глазау них были тёмные, как гагат — вестник вероятных бед, и скорые, что птичка королёк. Одеты они были во что-то вроде ночнушек, размера на три больше, чем надо, очень изодранных.

— Ты обронил, — сказал мне один и показал яблоко.

— Без молитвы встал, — хихикнул второй.

— Здрасьте, страсти-чудеса-облака в колодце, — пробурчал я. — Так что, это у вас дно?

— Тут мы дожидаем, — загадочно обронил первый.

— Видимо, давно, — сказал я, — вон как позарастали. Стричься не пробовали?

— Нет, — честно ответил второй мальчик, и река шумно плеснула о камень. — Мы стесняемся.

— Кого тут стесняться? — удивился я. — Крика гусиного?

— Холодного железа, — заявило первое нечёсанное создание.

— И чем занимаетесь, когда не дожидаете? — спросил я, чтобы поддержать беседу.

— Смеёмся тесно, — искренне сказал второй мальчик. — Ногами в воде болтаем, тут иногда такое… звёзды даже видно. Внизу. А что делаешь ты, тритан?

— Сейчас ловлю яблоко типа как, — раздумчиво ответил я.

— Целуется… на сквозняке, — сказал первый мальчик.

— Всякие пустяки творит, — поддакнул второй.

— Да что бы вы понимали, — ответил я. — Бестолковщина. Яблочко верните скоренько, и пока-пока.

— Держи тогда, — сказали они в два голоса, громче, чем мне бы хотелось. — Крепко пока…

И кинули в меня яблоком, как-то единовременно, синхронной слитно. Плод полетел от них ко мне медленно, разматываясь в местном воздухе, словно…

Грязные руки, четыре, вцепились в тоненькую красную нить, длинные, худые фигуры поплелись по отмели, потом по воде, задирая время от времени голенастые ноги — будто цапли. Пересечение вод далось им с трудом — нить задрожала.

— Этого ещё не хватало, — буркнул я. — Куда вы лезете? Сидите, где сидели. Ходит сон по лавке в красненькой рубашке, — начал я. — Дрёма ходит по трубе, она в белом кружеве…

Мальчики заразительно зевнули… и приостановились. Я выхватил яблоко из затянувшегося падения. «Похоже как будто…» — рассмотрел я круглый красный предмет… И отвлёкся.

— Счастливо смеяться, — сказал куняющим над водою подросткам. — А мне пора. Латет-патет…

«… как будто клубок», — додумал я и разломил плод. Тот развалился сразу — нить развилась, но не оборвалась.

… Я сидел на полу, в своей квартире, на лицо капало с волос, в горле першило — я покашлял. Вода в тазу была чёрной и какой-тотвердой на вид — ну, как стекло. Время от времени что-то сверкало в черноте… такое, вроде бы звёзды, но гораздо неприятнее.

— Думали, не всплывёшь, забеспокоилжь Лида. — Дать тебе полотенечко?

— Лучше глинтвейн, — оттеснила её Гамелииа. — Посмотри, он же весь просто синий и глаза закатил. Чего ты молчишь? — обратилась она ко мне и подсунула под нос керамическую кружку.

— …радиант, — выдавил из себя я и припал к напитку.

— Предсказание читай, ридинант, — встряла Бут. — Тут такое было, пока ты шнырял… нырял! Начали вот эту песню… про юбку, да… Спели, правда, один куплет, приличный… Загудело! Затряслось! Листики эти как взбесились! Их Лида бубном гоняла… Читай, короче говоря, интересно же…

Я разжал кулак, записку не обнаружил, поправил мокрую чёлку и:

— Первинец-червинец,
Грымнул креминец.
Дзень-брязь — вышел князь!

— Чего ты орёшь? — спросил Рома. — В смысле — зачем ты вот это «брязь» крикнул? Струна лопнула даже…

Гул вернулся, стал на тон выше, словно что-то, похожее на застарелую зубную боль пронзило стены.

— Давайте опять музычку, — попросил Рома, — а то что-то тревожно. Действительно жутко даже.

— Ты сам музычка, — буркнул Чернега. — Напой чего-то.

— Течёт речечка… — неизвестно с какого перепугу начал Ганжа, — по песочечку… Блин!

В тон блину лопнула струна, бас. Листики внезапно изменили цвет, разлетелись по углам комнаты, откуда и замерцали нервно светом багряным и тревожным. Угасающим.

— Красиво, — заметила Настя, заворожённо пялящаяся на табуретку и таз. — Убиться просто… Гляньте сюда!

Вода, что была игрой, что слушала заклятия-считалки, что не угомонилась и не перестала — потому, что есть, была и будет… Восстала.

Из перехода, где она проводник из источников незримых, с той стороны, где встречаются все течения, и даже из последних пределов — привела неживое к живым, нежданное к беспечным, ненасытное к беззащитным.