Дни яблок

У меня от такого просто внутри всё пообрывалось — и смотреть не хотелось, и дышать трудно было, до колючего инея в лёгких.

Я отлетел под стол. Оттуда была видна часть комнаты в неприятном ракурсе: чей-то тапочек под диваном, ноги гостей… Неприятная личность, очумело валяющаяся на полу.

Я вылез обратно, немного постоял на четвереньках, затем сел. потом встал и обнаружил Крошку и Ганжу шарящими по абсолютно ровной кремовой стене. Девочки стоически сопели. Чернега впился в гитару.

— Стерегу, — сказал мне Валик. — Попросили…

— Очень кружится голова, — ответил я. — А так да, всё правильно. Надо беречь… Она румынская, и струны еле нашёл.

— Даник, — нервно сказала Гамелина. — Саша… а дверь, она ещё будет?

— Или как же мы выйдем, — раздумчиво поинтересовалась Лидка. — В окно? По шторкам?

— Сейчас я тут возобновлю кружочек, — заметил я кислым тоном. — Станьте в него, лицом внутрь. В смысле — смотреть друг на друга. Кто выйдет за круг — пропал. И не оглядываться, ни за что. Я всё понимаю, да. Нехорошо получилось. Извиняюсь.

— Можно я им завяжу глаза? — живо поинтересовалась Линничка. — Бинтиком? Хотя, если есть ватка, то можно просто так — залепить.

— Себе ватку положи, — окрысился Ганжа. — На веки. Полезли в круг…

— Не смотрите лучше и не слушайте ничего, — предупредил я, чиркая мелком. — Можно читать речитативом… Юра, а ты выйди, как-нибудь справимся. То есть справлюсь… А ты химией прикрой, да. Оно к науке со страхом…

— Чем-чем? — послышалось из группы гостей. — Чем читать?

Я завершил кружок и закрыл его печатью. Бесхитростной. Голова кружилась.

— Чем останется — тем и читать, — ответил я. — Можно петь…

Вода из таза почти испарилась или вытекла, оставив по себе темную лужицу.

— Чего там надо для вспышки? — спросил я.

— Ну, — замялся Юра, — можно намочить магний… Тогда пыхнет!

— Давай его сюда, — попросил я. — Полыхаем, как сможем, а там видно будет. Я почти уверен.

Неприятная личность тем временем пошевелилась, два-три раза дёрнулась, села, потрясла головой, затем совершила гимнастическую фигуру мостик и встала… Затылком вперёд.

— Это у него шея скручена просто, — доверительно сказал я бледному Крошке. — Ты лучше не смотри, а то голова… закружится…

— У кого? — свистящим тенорком поинтересовался Крошка. И затрясся.

— Вопрос поставлен нетактично, — сказал на это я. — Соберись. Будем мочить магний.

— У меня только небольшой кусочек… — робко сказал Юра. — А вода?

— Будет, — попытался убедить нас я.

Крошка осторожно выложил между нами, кругом и пришлецом небольшой кусочек химиката.

— Только такая грудочка, — печально сказал Юра. — Я говорил уже… А если не поможет?

— Перейдём в иное состояние, — бесцветно сказал я.

— Газообразное? — осторожно спросил Крошка.

— Бестолковое, — сообщил я. — Оно, вот это — вывернутое — вынет душу… А потом… Ну… Это скорее физика, чем химия.

— А, — отозвался Крошка.

— Я тоже не сильно шарю, — сознался я. — До конца. Приходится учиться, вот прямо так — в поле… В смысле — по ходу…

Нелепая фигура в белом скребла нестрижеными ногтями по паркету и пыталась сделать не то шаг, не то кувырок — мешала неверная моторика… Всё же идти головой назад не так чтобы и просто.

Я вызвал тучку. Это несложно, в целом. Нужна сила желания и воли наоборот. Хоть капелька. Подойдут и слёзы, их выжать сложнее. Пришлось плевать.

Тучка получилась несколько разъярённой я похожей на кляксу. Чернильная субстанция совершила виток, потом второй. Грозно полыхая чёрным нутром, покрутилась по комнате, попутно измарав край тюля чем-то илистым и маслянистым, а потом вознеслась к люстре а ринулась оттуда на призрака.

Тот воздел руки. Пальцы у него оказались когтистые. А руки-и на длиннее моих. Было смешно и страшно. Нежить не могла управиться с шеей. Голова проворачивалась и заваливалась. Руки и лицо оказались по разные стороны, и ворожба не лепилась — рвалась, что прель.

Тучка спустилась — как и положено осенью. Обнаружила цель — вовсе и не нежить, а скромный химикат — и порскнула на магний, ну как из леечки.

Всё свершилось…

Перед оборвышем, со спины его — то есть на виду, вспыхнуло белым, как в фильмах про прежнюю жизнь — с шипением, дымком и ослепительным хрустом. Вышло шумно, ярко и неприятно. Призрак вскрикнул, очень даже материальным голосом. Попятился — непослушные к ходьбе и стоянию на земле истинного мира ноги запутались в шагах, и воплощение с отмели вновь рухнуло, объятое батистом в дырьях. Раздался треск.

Привидение моё от столкновения со светом одеревенело, а грянувшись об пол, превратилось в пыль. И кусочки, если совсем точно. Вроде мраморной крошки.

Остатки тучки, подобные тени дыма, поплыли около погасшей люстры, нежно облизывая плафоны.

Кто-то из девочек покашлял. Безынициативно. Просто, чтобы не молча. Чтоб не страшно.