Дни яблок

— Буду поливать красным вином, — поддержал сестру я. — Возможно, вырастут фиги…

— Ну, наверное, — хором сказали домашние, и сестра моя сорвала плод.

Позже мама добавила его в настойку, и, по словам её, «букет был волшебный!».

Первым, что я заметил, упокоив прах вороний у корней и отряхнув руки, был красный шарик, стеклянный. Он лежал на столе, а рядом с ним, неодобрительно раздувшись, сидела сова Стикса. Чуть поодаль толпились дымная Дракондра, Скворогусь, жук Брондза, Солнце и Месяц — все как один удивительно суровые.

«Весь выводок», — подумал я.

— Мы учили его летать, — сообщила Дракондра и столкнула Скворогуся вниз. Тот послушно свалился со стола, но не разбился в пряничную пыль, а запорхал, правда, у самого пола.

— Больше смейся, — посоветовал я ему, — или пой. Легче лететь. Так что, — спросил я строго у взъерошенной компании, — кто из вас снёс шарик?

Сова фыркнула. Дракондра кашлянула дымом, багровым. А Скворогусь ответил:

— Он уже был здесь и нашёлся. От магии.

— От магии подходит, очень, — заметил я. — То. что надо Расскажи мне — внутрь или прикладывать?

Сова сердито фыркнула вновь. А Скворогусь продолжил:

— Про внутрь мне неизвестно, но если посмотреть сквозь подобное левым глазом — можно увидеть чары.

— У меня левый глаз хуже видит, — заметил я.

— Вот, поэтому и… — начала Сова.

— Какая-то польза от вас всё же есть, — сказал я. — Ладно, воспользуюсь твоим советом. Проверю. И вся ответственность на тебе, чтоб ты знал и помнил…

И я отряхнув руки от праха как следует, взял красный шарик. Подул на него и приставил к глазу… Поначалу я различил красную муть, ну, так всегда: он, зелёный глаз, видит, но неверно…

Затем из этой пелены постепенно, словно в красном свете плотно запертой проявочной, возникли очертания стен, окно, мебель — и на полу след, еле заметный, светящийся ртутно. Я отправился вслед этим трепещущим капелькам…

В коридоре и Ингиной комнате ртутно мерцающих пылинок было немного. На кухне они кружились всюду, не указывая ни на что. Я отправился в большую комнату — согласно следу, и вот там мерцающих пылинок-капель была просто вьюга и хоровод вокруг тумбы. Пол под тумбой так и светился. Сложив лицо невероятным образом, чтобы не выпал шарик, я улёгся на пол и сунул руку во всё это серебро и мерцание.

… Удалось извлечь бутылку, похожую на штоф: высокое и широкое горлышко с притёртой пробкой, округлая форма, удобно в руке, словно камень-голыш на ладони. Тяжёлое старое стекло. Вся в медной оплётке. В нашем городе такие есть у многих — чтоб ставить на стол красиво. Находка вся сияла нежным ртутным светом, магией и серебром.

Я встал и шарик отнял. Всё сразу же и померкло. В тусклый, пыльный, серый.

Сквозь приоткрытую форточку с площади долетали звуки чьих-то шагов, слышен был смех, лязгала, покидая площадь, двойка, и хрипела «Группой крови» чья-то «Весна».

Я ещё раз посмотрел сквозь шарик на бутылку — перламутр и ртуть, все а красной пелене.

— Это источник магии. — сказал я сам себе и отложил шарик — Очень-очень старый.

— Майстер! — хором всхлипнули пряники от порога. — Это источник бед!

— Да нет тут ничего, — ответил я. И открыл пробку… — Но недавно было, магическое что-то, кстати… Где-то я эту тару видел, вот только-только.

— Тут был дух, — сурово высказалась сова.

— Вы растёте умом день ото дня, — похвалил я существ. — Конечно же, не все… Гордые, которые среди вас, раскрошатся первыми… А здесь было зелье, безусловно, безвкусное… Но сильное… Приворот, что ли? Очень старое. Крутится в голове, но что-то…

— Вылетает, — любезно заметила сова и поперхнулась смехом. За диваном.

— Давайте выпьем, наверное, — предложил я восхищённым заранее пряникам. — Помянем павших, врагам отдавим хвост. Ведь самое время…

— Осень спускается! — подтвердили пряники.

Мы пили спирт, сильно разведённый компотом, мёдом и специями. Пойла хватило на большую кружку, виночерпием был я, но, к сожалению, совсем не охмелел… Существа же окосели мигом и принялись петь протяжно. Скворогусь вёл приятным баритоном. Остальные просто старались как могли.

Совсем стемнело. По стёклам зацокал несмелый дождик, кружевом улеглись по стенам тени. И услышал я, как с первыми каплями тьмы, вкрадчивые, душные и омерзительные, явились и зашуршали у окон те. Которые «может быть»…

Я вырастил их из зерна сомнений, кормил тревогами из горсти, подпитывал страхами — оттого они любезны, беспокойны и смешливы: тревожатся, пугают и боятся сами, жмутся к стеклу, просачиваются, лезут на свет — и гасят лампочки весело: с нешуточным шорохом и искрами битого стекла. Некоторые из них крылаты и похожи на мотыльков-нетопырей, у многих овечий профиль, мелькают и когти. Но чаще почти человеческое лицо — без всякого выражения. Давние гости. Они. Не спят и другим не дают.

Я зажёг все найденные свечи, послушал, как пряники поют нечто гневное. И решил вызвонить, а может, и вызвать Гамелину снизу. Телефон сотрудничать отказался — из трубки не донеслось ни звука, сплошь тишина. Ни шороха.